Конференц-зал располагался на тридцатом этаже голубовато-дымчатого многогранника, и из его панорамных окон открывался великолепный вид на стальные скалы Сити и черную Темзу, перечеркнутую штрих-кодом мостов и снующими под ними коробочками машин.
Был уже октябрь, но снега еще нигде не было: над серыми сухими тротуарами возносилось выцветшее небо. Кирилл никогда не понимал, почему англичане ругают свою погоду. В Москве четыре часа назад шел косой мокрый снег, тут же превращавшийся на бетоне в кашу цвета прелой селедки. Кирилл промочил ноги по щиколотку ровно за те два шага, которые он сделал от двери корпоративного «мерседеса» до трапа корпоративного «челленджера».
Потом, в самолете, стали пить водку, и так как самолет был не его, Кириллу пришлось выпить полстакана. Он не знал, что придется ехать сразу в Сити и надеялся, что водка будет не очень заметна. Он чувствовал себя не очень удобно из-за водки, неприятно обсохших носков и тяжелого зимнего пальто: он скинул его в приемной после возвращения из Москвы, как десантник – бронежилет после завершившейся операции.
Две последние сделки, которые он закрыл, были одна в Болгарии, а другая в Польше. Кирилл был рад, что работа требует все меньше присутствия в Москве. Последнее время ему казалось, что даже когда в Москве лето, в ней все равно зима.
Уже взявшись за ручку двери, Кирилл оглянулся. У человека, глядевшего на него из длинного, до пола, зеркала, было холодное усталое лицо, и высокий лоб, собравшийся в складки над голубовато-зелеными, как горное озеро, глазами. Короткие, редеющие на лбу волосы были тщательно зачесаны назад, открывая непропорционально большую голову, сидящую на худощавом теле с маленькими изящными руками и крепкими запястьями. Из-за поврежденного позвоночника, удерживаемого только специальными упражнениями и кольцами накачанных мускулов, Кирилл стоял чересчур прямо, и темно-бордовый, в тон костюму галстук удобно свернулся под накрахмаленным воротничком чуть розоватой рубашки.
Женщины одеваются дорого, чтобы быть заметными. Партнеры «Бергстром и Бергстром» одеваются дорого, чтобы быть незаметными.
Человек, отражавшийся в зеркале, был корректен и незаметен, и Кирилл не любил оставаться с ним наедине.
Кирилл отвернулся, толкнул дверь и вошел.
Первое, что бросилось Кириллу в глаза, был красивый глянцевый снимок газодобывающей платформы, – с буровой вышкой, серебряными ягодами сепараторов и выдвинутой вперед, как у авианосца, железной челюстью вертолетной площадки. Платформа была огромна – сто пятнадцать метров в длину, шестьдесят пять в ширину, – это Кирилл вспомнил совершенно точно, потому что, присмотревшись, Кирилл ее узнал.
Эту платформу начали строить в Норвегии, а потом по частям перетащили по Волге в Каспий, где компания «Навалис» провела для Ирана разведочное бурение и открыла богатое шельфовое месторождение. Только сама платформа должна была обойтись «Навалис» в два миллиарда долларов, – ибо была больше, чем любая ядерная подводная лодка, и куда сложней по устройству, – но собственно платформа составляла меньше десятой части стоимости проекта.
Остальной проект висел тут же – рисунки гигантских реакторов, обвитых, как новый Лаокоон, серебряными змеями труб, и нарисованная от руки схема. Схема изобиловала словами более или менее понятными широкой публике, вроде «полипропилен», «фосген», «бензол», «капрон», и словами совершенно для непосвященных загадочными, – «изоцианаты», «ММА» «ГДМА», «НАК», «АБС-пластики», и пр. от слов друг к другу шли стрелочки и квадратики, и все они перепутывались между собой, сплетались и расплетались снова, и выходили в конечном итоге из двух больших квадратов, на одном из которых было написано «метанол», а на другом – «аммиак», а эти два больших квадрата, в свою очередь, вытекали из огромного квадрата с двумя буквами «ПГ», или – природный газ.
Это была схема берегового химзавода.
Первая очередь завода – мощности по производству метанола – занимала пятьдесят гектаров, стоила два с половиной миллиарда долларов, строилась год, и должна была окупиться за три года. Вторая очередь, предусматривавшая производство полипропилена и полиэтилена уже из метанола, занимала двадцать гектаров, стоила семьсот миллионов долларов, строилась полгода, а окупалась уже за восемь месяцев. Третья очередь давала еще большее разнообразие продуктов: бензол, фосген, азотную кислоту, толуол; окупались они уже за три-четыре месяца.
Всего завод занимал двести гектаров, и устроен был так, что с каждым новым уровнем передела доля стоимости исходного сырья в конечном продукте падала, а окупаемость росла. Первый уровень окупался за три года. Производство изоцианатов из фосгена, – цепочка пятого уровня передела, – окупалось за два месяца, ибо производило безумно дорогой продукт, используя уже имеющуюся инфраструктуру: хранилища, коммуникации, подъездные пути, продуктопроводы.
Проект рухнул, когда против Ирана ввели санкции. «Навалис», и без того ведшая довольно рискованную, по мнению Кирилла, политику экспансии в Юго-Восточной Азии и Восточной Европе, была вынуждена выбирать: либо Иран, либо весь остальной земной шар, и, разумеется, выбрала последнее.
Завод остался в чертежах. Недостроенная платформа болталась на мелководье в Баку, и «Навалис» вела переговоры о продаже ее туркменам, которые хотели построить в море кое-что посовременней «табуреток»; договариваться с туркменами было даже сложней, чем с казахами, и так это дело и зависло.
И вот теперь президент «Навалис», сэр Мартин Метьюз, сидел в Bergstrome amp;Bergstrome, и рядом с ним сидел химик по фамилии Баллантайн, которого Кирилл помнил по словацкой сделке, и еще пара человек, которых Кирилл не знал. А в центре картины сидел японец, возглавлявший в «Бергстром и Бергстром» emerging markets, и президент компании, Рональдо Мартинес.
– А, вот и он! – радушно сказал Рональдо, вставая с кресла при виде вошедшего. – Господа, позвольте вам представить – Кирилл Водров, руководитель нашего подразделения в Восточной Европе.
Но сэр Мартин уже тряс Кириллу руку. От него пахло дорогим одеколоном, удачей и закрытыми клубами. Он был жесток и богат.
– Hello, Cyril, – сказал Баллантайн.
Человека рядом с Баллантайном звали Петер Штрассмайер. Оказалось, что он недавно перешел к сэру Метьюзу из Texaco.
– Спасибо, что вы так быстро приехали, – сказал сэр Метьюз, – дело вот в чем, Кирилл, – скажите, какого вы мнения о российской республике Северная Авария-Дарго и ее новом президенте? Zaur Kemirov, я правильно произношу фамилию?
Свет, казалось, мигнул и поблек, и конференц-зал покачнулся под Кириллом. В позвоночнике тревожно заныло, и когда Кирилл сделал шаг вперед, его хромота была чуть более заметна, чем обычно.
– Все республики Северного Кавказа, – услышал Кирилл свой собственный голос, – несут серьезные инвестиционные риски. В них не вкладывают деньги не только русские, но и местные уроженцы, проживающие в Москве. Впрочем, Заур Кемиров сумел стабилизировать ситуацию и добиться впечатляющих результатов.
Позвоночник пронзило раскаленной иглой. Газовые плафоны сияли, как алюминиевая пудра во взрывающемся «Шмеле». Интересно, сколько человек видело взрыв «Шмеля» вблизи и осталось в живых?
– Президент Кемиров, – сказал сэр Метьюз, – продает промышленную лицензию на разработку прикаспийского шельфа в районах Чираг-Геран и Андах. Глубина дна в этом районе – девять метров, а по объему природного газа месторождения втрое превосходят свои азербайджанские аналоги. Мы возвращаемся к нашему иранскому проекту, но на Северном Каспии, и хотим, чтобы «Бергстром» был нашим консультантом. Говорят, у вас, Кирилл, прекрасные отношения с президентом Кемировым?
«Улыбайся, – подумал Кирилл, – черт побери, только не переставай улыбаться, как будто у тебя все в порядке, и ты только что выиграл партию в гольф, и твоя единственная проблема – это непорядки в двигателе твоей новой стометровой яхты».
– Мы знакомы, – сказал Кирилл, – я э… э… не уверен.
Сэр Метьюз расхохотался и дружески хлопнул Кирилла по плечу.
– Не скромничайте, мой друг, – сказал он, – я говорил с президентом Кемировым. В Лос-Анджелесе. И когда я сказал, что словацкую сделку консультировал «Бергстром», он сам назвал ваше имя. Он ждет вашего приезда.
Кирилл молчал.
– Строительство подобного мегакомплекса на Северном Кавказе влечет за собой определенный риск, – повторил Кирилл.
Сэр Метьюз пожал плечами. От него веяло успехом – успехом у банков, правительств и женщин.
– Я видел президента Кемирова, – сказал сэр Метьюз. – Он хочет вытащить свою республику из средневековья. Это прекрасный человек, и я всю жизнь инвестировал в прекрасных людей. Это самое доходное вложение.
Этот прекрасный человек лично застрелил вице-премьера России. А когда я последний раз видел его брата, его брат шел по ковру из трупов и приставлял пистолет ко лбам мертвых людей. «У него же дыра поперек лба», – сказал ему полковник Аргунов, а брат ответил: «Если у него дыра поперек, прострели его вдоль».
«Плюньте на Северную Аварию и валите из России, пока не вляпались, – хотелось сказать Кириллу, – Кавказ хорош только на фотографиях».
Но он уже понимал, что ничего подобного не скажет.
Прикаспийский проект принесет «Бергстром и Бергстром» несколько десятков миллионов. И сэр Мартин явственно давал понять, что в этой сделке его интересует не «Бергстром». Его интересует Кирилл Водров, личный друг президента Заура Кемирова. Если Кирилл проведет эту сделку через все ущелья и пропасти Кавказских гор – перед ним открываются безграничные возможности. Если Кирилл откажется от сделки, его вышвырнут вон. И хуже того – пойдут слухи.
Кириллу совершенно не хотелось, чтобы кто-нибудь в Сити вдруг заинтересовался подлинными обстоятельствами, при которых Кирилл Водров, директор восточноевропейского филиала «Бергстром и Бергстром», преуспевающий менеджер, бывший спецпредставитель России в ООН, член совета директоров болгарской TeleEast, член наблюдательного совета словацкой GasIP, кавалер Ордена Мужества – получил этот самый орден и пулю в позвоночник.
– Ты вылетаешь завтра, – сообщил Рон.
– Конечно, – улыбнулся как можно шире Кирилл.

* * *

Платформа, на которую они прилетели, была куда меньше бакинской. «Аварнефтегаз» взял ее в аренду, и сейчас она бурила скважину на мелководье в семидесяти километрах от Торби-калы.
Это была маленькая разведочная платформа, когда-то купленная в Японии, настоящий крошечный сад камней, в котором, как на ладони, уместилось все – огромная буровая вышка со сверкающей желтой креветкой топ-драйва, жилой блок, вертолетная площадка, затянутая мелкой сеткой, и три семидесятиметровых громадных ноги, которые платформа во время буксировки загоняла наверх, в красные решетчатые фермы, а придя на место, она становилась на ноги, и вонзала свой тонкий хобот в пласты песчаника и базальта, – маленький красный москит на огромном боку Земли, со стальным жалом, едва царапающим кожуру литосферы, уползающим на глубину в четыре километра в огромный кружащийся вокруг солнца шар, содержимого которого не знал никто.
Небольшой французский вертолет опустился на покрытую сеткой площадку, и Кирилл увидел, что возле площадки дожидается целая шеренга затянутых в камуфляж бойцов. Они стояли, как на фотографии, крепкие, смуглые, черноволосые, упершись в выбеленные кости бетона высокими шнурованными ботинками, и в небо – тонкими минаретами стволов. Широкие пояса топорщились от черных плашек обойм, и морское солнце ослепительно горело на подвешенных рядом с кобурами стальных кольцах наручников.
Лопасти еще крутились, перемалывая воздух, Кирилл повернул круглую защелку, распуская притягивавшие его к спинке ремни, а к вертолету уже спешили двое.
Первым шел белокурый красавец лет тридцати. У него была танцующая походка мастера боевых искусств и выправка штандартенфюрера СС; за плечом его висел автомат, вскипая на солнце белым металлом в подствольнике, и его голубые стеклянистые глаза были как линзы оптического прицела. Даже среди исландских льдов этот белокурый атлант казался бы ожившим персонажем Старшей Эдды – здесь, на Кавказе, среди смуглых и черноволосых людей, он казался инеистым великаном, очнувшимся не в то время и не в том месте.
В белокуром викинге было метр девяносто пять, но его спутник возвышался над ним на голову. Кулаки его торчали из рукавов камуфляжа, как два арбуза, черная курчавая борода обрамляла оливково-смуглое лицо. Правое ухо было раскатано в плоский с клубочками блин, и, начиная от уха, на лоб наползал изогнутый длинный шрам, заштопанный необычайно небрежно, – словно дурная хозяйка заметывала дырку в носке нитками другого цвета. На поясе чернобородого ифрита теснилась всякая утварь для убийства, и за плечом его тоже висел автомат, но выглядел он при этом совершенно игрушечным. Казалось, что при надобности эта ожившая иллюстрация из «Тысячи и одной ночи» может перекусить ствол одними зубами, и Кирилл знал, что это впечатление недалеко от истины.
– Oh shit, – сказал сбоку Баллантайн, – are these guys here to meet the copter or to hijack it? ^[1]
В эту секунду белокурый Терминатор отомкнул дверь вертолета, Кирилл спрыгнул вниз и очутился в его стальных объятиях.
– Салам, Кирилл!
На Кирилла пахнуло порохом, кровью и дорогим одеколоном. Они уже бежали вниз по лесенке, прочь от сверкающих лопастей.
– Салам, Кирилл! – вскричал чернобородый, и макушка Кирилла ткнулась ифриту куда-то под мышку.
Двое сотрудников «Навалис» с изумлением наблюдали, как худощавый русский консультант обнимается с двумя увешанными оружием туземцами.
Белокурая бестия из «Песни о Нибелунгах» помог Кириллу снять спасательный жилет, повернулся к иностранцам, улыбнулся во все шестьдесят четыре белых волчьих зуба и представился на языке оригинала:
– Hagen. Ich bin der Vorgesetzte des Antiterror Zentrum. Und Tashov ist der Chef von OMON ^[2].
– Заур Ахмедович в Чираге, – сказал Ташов, – очень извиняется, что он не полетел с вами. Он примет вас вечером.
Рядом с вооруженной охраной стояли буровики в синих спецовках и пожилой аварец в хорошо пошитом костюме, с животом, несколько нависающим над ногами, как вторые этажи в средневековых городах нависают над улицей, и с властным, довольным жизнью лицом, разлинованным сеточкой морщин. Лицо было смутно знакомо, и Кирилл судорожно перебирал картотеку памяти.
– Магомед-Расул Кемиров, – сказал Хаген, – глава компании «Аварнефтегаз», академик, член Российской академии естественных наук и Академии Общественной безопасности и правопорядка. Брат Заура Ахмедовича.
– Кирилл, дорогой, – сказал Магомед-Расул, распахивая руки так широко, словно нес в них воздушный шар, – куда же ты делся, а? Совсем забыл старых друзей. Брат тебя вспоминал каждый день. Говорил: вы мне, бестолочи, не нужны! Мне такой человек, как Водров, нужен! Слышь, Кирилл, ты чего там потерял в своей Америке? Америка загнивает! Этот век будет век России! Слышь, Кирилл, бросай свой уолл-стрит! Иди к нам министром финансов!
Магомед-Расул повернулся и проворно побежал с площадки, большой, черный, лоснящийся, похожий на раскормленного породистого бульдога. Иностранцы спешили за ним. Похоже, они были рады появлению Магомед-Расула. Вряд ли новому вице-президенту «Навалис» и руководителю департамента газопереработки улыбалась мысль вести переговоры с главой ОМОНа и начальником Антитеррористического Центра.
– Эй, Кирилл, – кричал Магомед-Расул, – ты это видел? Это твоя сраная Америка в жизни не видела! Мы две скважины пробурили, и Аллах нам помог! Мы такой газ получили, это лучший на свете газ! Это наш, настоящий, кавказский газ!
Красная решетчатая вышка уходила из воды в небо, как космическая ракета на стартовом столе. С высоты переходов было видно, как помбур замыкает огромные желтые челюсти на уходящей вниз буровой колонне; в подсвечнике за пальцем стояли уже собранные свечи, и когда они спустились вниз, Кирилл увидел исподнюю часть буровой: толстую обсадную трубу, уходящую в малахитовую воду Каспия, и высоко над ней насаженные, как бараньи туши на вертел, похожие на гигантскую кувалду четыре превентора, готовые в любую минуту схлопнуть свои железные челюсти и перекусить трубу, – в случае, если дерзкий комар, решивший укусить земные недра, потерял контроль над тем, что творится внизу, – над миллионами тонн породы с аномально высоким или, наоборот, аномально низким давлением пласта, с газовыми карманами и соляными куполами, с пластами воды, нефти, или сероводорода, и бог знает еще чего, что скрывается под ленивой малахитовой водой и тонкой коркой земли.
Магомед-Расул был прав: они действительно нашли газ с первого раза, и Аллах тут помог или нет, а только его брат потратил двадцать миллионов долларов на разведку.
– Эх, какой газ! – закричал Магомед-Расул, – газ и нефть! Нефть и газ! Ты знаешь, какая у нас будет платформа? Тридцать три скважины будет платформа! Двадцать шесть добывающих, одна контрольная, одна для закачки раствора, одна… э-э… ты знаешь, как бурят горизонтальную скважину? У нас все скважины будут горизонтальные! Новейшие технологии! Россия встает с колен!
– А где Джамал? – спросил вполголоса Кирилл, наклонившись к Хагену.
– Он в горах, – ответил Хаген. – Пост.
– Вы знаете, – стесняясь, сказал Штрассмайер, – у нас на аэродроме не проверили паспорта. Я имею в виду, нам надо поставить отметку о въезде в Россию.
– Какая отметка? – возмутился Магомед-Расул, – здесь не Россия. Здесь Авария.

* * *

Кирилл ожидал, что со скважины они полетят в родовые места Кемировых, глубоко в горы, в Бештойский район, – но оказалось, что у президента новая резиденция.
Вертолет развернулся над берегом, описывая широкий полукруг, и Кирилл увидел издали белые дома, прижатые к бирюзовому морю рыжими нагими горами. Скалы были как атакующий фронт, спешащий сбросить в море докучные человеческие личинки. Между облупившихся хрущевок вставали свежие дорогие многоэтажки и купола новеньких мечетей, вдоль берега, как выдавленная из тюбика паста, от Кюхты до Шамхальска расстилалась тонкая линия дорогих особняков.
В Бештое родовое гнездо Кемировых сидело на самой верхушке горы, словно средневековый замок, господствующий над местностью. Здесь, в Торби-кале, все было по-другому.
Резиденция лежала словно на донышке чаши, скалы взбегали к небу слева и справа, и когда Кирилл вылез из вертолета, он увидел на боку скалы, обращенном к Мекке, выложенное белым имя Аллаха. Оно нависало над морем и миром, как знаменитая надпись над Голливудом.
Сама резиденция была еще не достроена. Перед двухэтажным длинным особняком рабочие расстилали рулоны травы, и тут же по рулонам гулял упитанный взрослый гепард. Левая половина особняка была еще в лесах; рабочих было много, а вооруженных людей еще больше. Они слонялись по дорожкам, с тем особенно гордым видом, который горцу придает оружие, и многие подошли к Кириллу поздороваться и обняться.
Солнце валилось куда-то вниз, за белое имя Аллаха, мулла уже пел азан, и двое в камуфляже волокли на летнюю кухню упирающегося черного барашка. Павлин с длинным, похожим на ручку от сковородки хвостом, бродил вокруг «порше кайенна», и за ним ходил мальчик лет девяти, целясь в павлина из черного тяжелого «стечкина».
Сам «порше» представлял собой любопытное зрелище. Двигатель его был вывернут наружу, как желудок морской звезды. Стекла осыпались; из дверей автоматные очереди сделали дуршлаг. Штрассмайер увидел машину, остановился как вкопанный и сказал:
– Боже мой. Что это?
– Козел навстречу выскочил, – объяснил Хаген.
– Как козел? Это козел?
Палец Штрассмайера ткнул в развороченный двигатель.
– Нет, – сказал Хаген, – это «Муха». У нас за селом плотина, а потом вверх идет серпантин. Вот я выезжаю к плотине, и – тут на дорогу выскакивает козел. Я – по тормозам. А в этот момент с серпантина стреляют. И граната, вместо того, чтобы влететь в салон, влетает в двигатель.
Штрассмайер вытаращил глаза.
– Вы были в этой машине? Но она же вся изрешечена!
– Так что? – пожал плечами Хаген, – мы же выскочили. Эти палят, и мы палим.
Покачал головой и сокрушенно добавил:
– Удобное место этот серпантин, слов нет. Уже второй раз меня там расстреливают. И сотовый там не берет.
Мальчик со «стечкиным» подошел к иностранцам, наставил на Кирилла ствол и сказал:
– Бах! Отдавай твой пистолет.
– У меня нет пистолета, – ответил Кирилл.
– Тогда отдавай деньги.
Кирилл расхохотался, а Хаген присел перед мальчиком, потрепал его по голове и произнес наставительно:
– Это друг. У друзей нельзя просить. Им надо давать.
В это мгновение на поясе Хагена ожила рация, выплюнув в эфир короткую веревочку гортанных звуков. Вооруженные люди, кучками стоявшие на газоне, засуетились и пришли в движение, словно электроны, бесцельно бродившие в куске металла, и вдруг попавшие под напряжение; через несколько мгновений они уже стояли ровным строем у ворот, те распахнулись, и внутрь влетела кавалькада из «мерседесов» и «лексусов», вперемешку с раскрашенными «десятками» ГИБДД.
Из второй по счету машины выбрался невысокий полноватый человек в хорошо пошитом синем костюме и с желтым, как дыня, лицом, изрезанным сеточкой морщин.
Президент Северной Аварии сильно постарел. Лысина всползла со лба на макушку, выела остатки некогда темных, густых волос, оставив над ушами две поседевшие пряди; плита лица растрескалась и пошла морщинами, но движения Заура были по-прежнему ловки и уверенны, и черные зрачки, как грачи, довольно и весело прыгали меж набрякших жилок сетчатки.
При виде гостей Заур улыбнулся, непритворно и весело, и в следующую секунду Кирилл почувствовал себя в его твердых объятьях.
– Салам!
– Ваалейкум ассалам, Заур Ахмедович, – ответил Кирилл.

* * *

Ужин начался в половине восьмого, когда зашло солнце и президент вернулся с вечерней молитвы. Стол был уставлен ароматной бараниной и восхитительными курзе. Из завитков влажной, сочной зелени выглядывали алые крутые бока помидоров. Мужчины ели аккуратно и быстро, запивая куски мяса желтоватым лимонадом с наклейкой «фирма „Кемир“. Чувствовалось, что за день они проголодались.
– Прошу прощения, что не полетел с вами, – сказал Заур Кемиров, – у нас несчастье, в Чирагском районе взорвался дом. Семь трупов, пятнадцать раненых.
– Теракт? – встревожено спросил Штрассмайер.
– Нет, газ.
Заур Кемиров помолчал и добавил: