Одно из фундаментальных качеств человека мыслящего (именно в силу того, что он мыслит; что он, извините, – не идиот) – это постоянная неудовлетворенность своим состоянием и положением в жизни. Данная психологическая аксиома, наверное, основательно прочувствована каждым из нас на собственной шкуре, причем в любой из периодов своей биографии. Прочувствована, пережита, но и только – осознать ее по-настоящему и принять в качестве объективной истины мешают нам некоторые свойства нашего ума. Сейчас я укажу лишь главное из них, которое более всех прочих маскирует от нас истину о собственном состоянии. Это жесткая линейность ума, то есть его стремление работать исключительно в логическом режиме: причина – явление – следствие… На практике получается так: человек ощущает неудовлетворенность своим положением, ищет причину таковой и моментально ее находит. А как иначе?! В жизни любого из двуногих – подчеркну, каждого человека, каких бы он успехов ни добился! – достаточно проблем, да хотя бы таких сторон, которые, на его взгляд, не худо было бы усовершенствовать. Для интеллекта все это – подходящие причины неудовлетворенности, которые не приходится долго искать.
Получается так, что всякое положение в этом лучшем из миров, какое бы человек ни занимал, предлагает ему собственный «мильон терзаний». Один озабочен своим малым ростом и подсознательно убежден, что, если бы его макушка отодвинулась от уровня моря еще сантиметров на десять, то он бы значительно больше в жизни преуспел – по крайней мере, чувствовал бы себя в ней куда увереннее и счастливее. Другому мнится, что, владей он свободно английским – постичь же эту премудрость, как он считает, некогда помешал ему отец, или соседка по парте, а может, стечение обстоятельств, – тогда вся его жизнь сложилась бы по-иному: разумеется, значительно приятнее. Третий убежден, будто судьбу ему исковеркало грубое вторжение родителей в его сердечные дела, действительно имевшее место когда-то очень давно или же просто изобретенное им для самооправдания. Четвертый – положим, этот преуспел и в любви, и в карьере – печалится о грядущих проблемах со здоровьем и на этом основании не обзаводится потомством, хотя жена и настаивает… Нет, покуда он здоровее быка, но вот дед его чем-то болел и рано умер, а у дядюшки сын – дауник… Понимаете?
В народе на сей счет имеется мудрая поговорка: «Лучшее – враг хорошего». Ну, а толтеки утверждают, что человек, в своем нынешнем состоянии, живет на основе принципа совершенства, и предлагают заменить его принципом безупречности (пятый принцип паралогии).
Некогда Зигмунд Фрейд уверял, что единственное, в чем фантастически преуспел любой человек, – так это в самооправдании. Думаю, в данном вопросе австрийский первопроходец в мире снов и в области психоанализа был, безусловно, прав. Каждый из нас сам для себя превосходный адвокат – лучшего просто не существует.
В начале девяностых несколько российских журналистов получили возможность проникнуть в недоступное им до той поры пространство – в камеры смертников, ожидавших исполнения наказания. Там они весьма обстоятельно и, видимо, откровенно побеседовали с 256 заключенными, каждый из которых совершил, как правило, несколько убийств, зачастую – самых зверских. В итоге журналистами был получен богатый и чрезвычайно интересный, с точки зрения психологии экстремальных состояний, материал. Нас же в данном контексте интересует один немаловажный штрих. Практически все смертники сознавали тяжесть содеянного, и большинство из них соглашалось с тем, что наказание они понесут заслуженно. Но при этом все 256 убийц искренне считали, что совершили преступление (или ступили на путь преступлений) лишь по той или иной роковой случайности. И 256 раз журналисты выслушали примерно следующее (с незначительными вариациями): «Да, я совершил ужасное преступление, за которое и должен понести наказание. Это будет справедливо. Но по своей сути я не преступник. Несчастная случайность, выразившаяся в том-то и том-то, привела меня к преступлению». Иными словами, ни один из убийц не принял на себя целиком ответственность за собственные действия и, как следствие, за свою судьбу. В дальнейшем мы еще вернемся к этой истории.
Теперь же сформулируем еще одну аксиому, которую будем считать второй: «человеки разумные», будучи в своем обычном состоянии, не желают принимать на себя ответственность за то, что делают, и за то, что с ними происходит.
Давайте договоримся: я не стану особенно разжевывать те положения, которые кажутся мне самоочевидными. Если для кого-то они с наскоку не совсем ясны, то ему лучше начать с моих предшествующих книг о сознании. Если же читатель категорически чего-то не приемлет, – а я и не льщу себя надеждой, будто все изложенное мною есть истина в последней инстанции, – что ж, значит, эта книга не для него. (В нашем многоликом изменчивом мире существует столько же истин, сколько и людей. И я не занимаюсь их коллекционированием; меня интересует иное – методики комфортного и успешного существования в нем.)
Но вернемся к тотальной неудовлетворенности человека мыслящего своим положением (к аксиоме номер один). Именно это ущербное самоощущение лежит в основе всех религий, а заодно – и «научного» атеизма. (Обратите внимание: я не называю ущербными религии сами по себе – ущербно только самовосприятие человека, побуждающее его искать выход из своей обычной человеческой ситуации, стремиться изменить свое положение смертного.)
В этом смысле очень показательна история буддизма. Некогда, примерно за шесть веков до рождения Христа, один молодой индийский царевич, а именно Сиддхартха Гаутама из рода Шакьев, вдруг – вроде бы, ни с того, ни с сего – поверг своих близких в отчаяние. Нежданно-негаданно этот принц бросил августейших родителей, которые души в нем не чаяли, красавицу-жену с сыном, покинул дворец, покинул даже свою страну и пустился странствовать по индийским лесам и селениям на манер хиппи или наших современных бомжей. Вообще-то, в ту пору подобный стиль жизни, называемый саньясой, – то есть добровольное нищенство с целью обретения религиозных заслуг, – скорее поощрялся господствовавшей идеологией. Но приличествовал он каким-нибудь бедным браминам (жрецам) или не особенно удачливым вайшьям (варна торговцев). Сиддхартха же принадлежал к блестящему роду кшатриев, воинов и царей, и ему не пристало хипповать даже из благородных побуждений. На столь радикальный шаг тонко чувствующего царевича побудила именно общечеловеческая неудовлетворенность собственным положением, которое, как можно догадаться, в его случае было не таким и плохим. В своих скитаниях Сиддхартха безуспешно перепробовал кучу средств – йогу, молитву, посты, всевозможные ущемления плоти – и, тем не менее, ничего толкового не достиг. Однажды, – в ту пору принцу стукнуло уже тридцать шесть, – отчаявшись окончательно, он в изнеможении рухнул под дерево Боддхи. И тогда на него снизошло просветление. Сиддхартха стал буддой!
Таково предание, в которое свято верят все буддисты. Не буду обсуждать фактическую часть этой истории – куда больше интересует меня ее психологическая подоплека.
В современных буддийских школах Махаяны («Великой колесницы») принято считать, что на религиозный подвиг царевича Сиддхартху подвигло, в первую очередь, его сострадание всем живым существам. Рискну в этом усомниться. Ничего себе сострадание! Ради неких, весьма далеких для принца, живых существ принести в жертву родных и друзей, стать причиной тяжкого горя для них – как-то все это не очень стыкуется с милосердием, которое в принципе не бывает абстрактным. Нет, не верю…
С другой стороны, каков вообще психический механизм жалости, сочувствия, сострадания? Того комплекса эмоций, который царевич, судя по преданиям, испытывал в отношении окружавших его живых существ? Наверное, в данном контексте было бы правильнее писать эти слова так: «со-чувствие», «со-страдание», «сопереживание». Понимаете, куда я клоню? Вообще-то, эти эмоции психология связывает с явлением эмпатии: то есть с проецированием на собственную личность чьих-то переживаний, допустим, всевозможных неприятностей (реальных и мнимых). Примерно то же самое восточные мистики различного толка, в частности, йоги, называют отождествлением, от которого всячески предостерегают своих приверженцев. Психический механизм эмпатии, или отождествления, приблизительно таков: этот человек страдает от зубной боли – у меня, кажется, тоже есть зубы, и я уже полтора года не был у врача – мои зубы могут точно так же заболеть – когда-нибудь они наверняка заболят, и я буду страдать… Только эта логическая (хотя и не очень логичная) цепочка выстроена из слов, а подсознание обходится без оных. Оно просто чувствует-ощущает именно так.
Царевич Сиддхартха был, безусловно, подвержен эмпатии и в своем более чем благополучном настоящем терзался будущими гипотетическими несчастьями. Между прочим, достигнув просветления, он не сразу ринулся помогать страждущим. Последним пришлось долго его упрашивать, прежде чем Будда наконец согласился, как говорят буддисты, «двинуть колесо учения», «колесо дхармы». И первым делом он сформулировал свои знаменитые «четыре благородные истины» о всеобщем страдании и о пути к его преодолению.
В общем, я хотел подчеркнуть, что, покидая дом, юный царевич руководствовался отнюдь не альтруистическими побуждениями – заботился он, прежде всего, о себе самом и стремился улучшить собственное состояние. Правда, никакой крамолы в том я не усматриваю. Заботиться о себе – это нормально. Свои зубки эмпатия показывает иначе.
Прежде приведу интересный, на мой взгляд, пример. Одинокая пожилая женщина, – ей давно перевалило за 70, – живущая очень небогато, как большинство пенсионеров в наши дни, призналась мне, что в последние годы почему-то стала испытывать сильное раздражение к памяти своего покойного мужа, который ушел из жизни уже лет двадцать назад. Вот ее слова:
– Съездила на кладбище к Володе, потом зашла в церковь – свечку поставить. Хочу что-то доброе о нем вспомнить и не могу. Все в голову лезет, что пил он, был груб, что я с ним и жизни по-настоящему не видела… Только почему-то раньше я об этом не думала, а теперь какая-то злость на него поднялась в душе. Чувствую, что нехорошо это, и ничего с собой не могу поделать…
Все правильно, так и должно быть. У нее больше не осталось надежд на будущее, а ее настоящее приносит ей мало радости. Свое негативное душевное состояние эта женщина проецирует на покойного супруга. Это – оборотная сторона эмпатии; можно сказать, обратная связь.
Итак, сделаем вывод: человек склонен, во-первых, проецировать на себя негативные состояния других живых существ (в виде жалости и сочувствия), а во-вторых, – проецировать собственные негативные состояния и связанную с ними неудовлетворенность на окружающих (в виде осуждения и ненависти). К счастью, в подавляющем большинстве случаев такая ненависть долго не длится, хотя может выразиться в соответствующем действии. В обиходе это называется сорвать на ком-то злость, то есть выместить на ближнем собственное дурное настроение. В общем, вот вам и третья аксиома о человеке – о его склонности проецировать собственные негативные состояния на окружающих, а их негативные состояния – на себя.
Снова вернемся к аксиоме номер один, к тотальной неудовлетворенности человека разумного своим положением. Теперь взглянем на нее в свете фундаментального закона мироздания – Закона компенсации (второй Закон паралогии). Согласно этому Закону, любое негативное явление во вселенной автоматически становится позитивным. Проще говоря, все, что свершается в мире, в конечном счете, служит во благо. Не будь Закона компенсации, тогда бы и нас с вами, и планеты Земля, и вообще вселенной давно бы уже не существовало. Я думаю в дальнейшей аргументации Закон компенсации не нуждается.
Но каким образом наша пламенная неудовлетворенность своим положением может преобразиться во что-то ценное? Да приблизительно так, как это произошло в рассмотренном случае с историческим Буддой.
Между прочим, из шести классов живых существ буддийской космогонии наиболее предпочтительным для воплощения считается человек. Иными словами, с точки зрения буддиста, родиться человеком лучше, нежели даже богом, поскольку боги удовлетворены своим положением и потому лишены стимула к развитию. Именно наша неудовлетворенность своим состоянием только и может генерировать в нас внутренний накал – сердечный огонь христиан, или же тапас йогов, который побуждает человека к поискам лучших состояний, то есть к развитию. Толтеки на сей счет изъясняются проще. Они утверждают, что, лишь будучи припертым к стене, человек может решиться на самотранформацию, или – только тот имеет шанс стать магом, кому нечего в этой жизни терять.
Теперь, наверное, – самая главная аксиома о человеке, самая магическая. Ее бы следовало вынести на первое место, но тогда, как это ни парадоксально, ее суть, скорее всего, ускользнула бы от читателя. Сама аксиома, как я уже говорил, была бы воспринята им просто как некий трюизм, или банальность, за которой нет ничего реального. К сожалению, наш ум, привыкший делить жизнь на сферы, материальную и духовную, не склонен принимать всерьез те явления, которые, как ему представляется, исключительно принадлежат области сознания. В общем, будучи на четвертом месте, у этой аксиомы больше шансов привлечь внимание читателя и быть понятой достаточно глубоко. Итак, каждый из нас есть то, как мы себя воспринимаем – воспринимаем, прежде всего, на подсознательном уровне и отчасти – на сознательном. Точно так же и мир, в котором мы существуем, – это результат нашего восприятия.
Не стану более комментировать данный тезис, поскольку уже сделал это во Введении. Двинемся дальше. В «Тоннеле в подсознание» и в других книгах мы уже подробно останавливались на глобальном законе бытия, который я называю Законом изменчивости, текучести и мимолетности мироздания, или Законом глобальной нестабильности мироздания (первый Закон паралогии).
Полный его титул, как видите, и так, и сяк получается довольно длинным, а обращаться к Закону приходится то и дело. И потому в дальнейшем при его упоминании я не стану каждый раз перечислять все три качества мироздания, но буду их подразумевать, поскольку они неделимы.
Итак, ничто в этом мире ни единого мгновения не остается неизменным. Все непрерывно меняется, трансформируется, прекращается и возникает вновь. Даже само время, в котором безостановочно происходят все эти мириады метаморфоз, тоже изменчиво: оно то растягивается практически до полной остановки, то стремительно несется со скоростью света. И мы, живые воспринимающие существа, хотим мы того или нет, тоже непрерывно меняется вместе со своим текучим миром. Заметьте, меняемся не только психически, но и вполне материально. (Что, между прочим, на самом-то деле одно и то же.) Я имею в виду не только рождение, рост, старение – не только процессы, различимые в относительно крупных временных интервалах, но буквально ежесекундные изменения нашего тела. В организме человека непрерывно происходит обмен веществ, и, как утверждают ученые, за семь лет в нашем теле не остается ни одной прежней материальной частички. Вдумайтесь: в каждое мгновение какие-то наши клеточки исчезают, и вместо них появляются другие. При этом психологически мы ощущаем постоянство своего «я». Хотя о каком бы то ни было постоянстве в нашем случае вообще не может идти речь. Допустимо, пожалуй, говорить лишь о непрерывности нашего сознания и тела, да и то – с большой натяжкой.
У буддистов по этому поводу наработана могучая теория. Не стану ее касаться – просто приведу одну буддийскую аллегория, которая мне очень нравится. Возьмите пламя свечи: в каждое мгновение оно состоит уже совсем из других частичек огня, нежели прежде. Тем не менее, оно воспринимается нами как единое пламя. Пока оно непрерывно, пока свеча горит. Понимаете? Примерно так же можно рассматривать и человеческую жизнь. И нас с вами! Тем не менее, человек ощущает себя тем же самым субъектом, каким он являлся многие годы назад.
Итак, существует лишь непрерывность сознания. Но чем оно является – это самое наше сознание? Прежде всего, восприятием – восприятием себя и окружающей жизни. Следовательно, в отношении человека мыслящего мы можем говорить о непрерывности его восприятия. Иными словами, наша индивидуальность определяется непрерывностью нашего восприятия. Задумайтесь над этим.
Увы, человеческий ум отказывается принять Закон изменчивости мироздания; вернее, не может воспринимать в контексте этого Закона мир и себя в нем. Интеллекту непременно нужны фиксированные объекты и четко обозначенные процессы, на которые он мог бы опереться. Логика ума такова: если явление вчера протекало каким-то образом, то и сегодня, при тех же условиях, оно непременно должно происходить точно так же. Жесткое требование науки, дочери логического ума, – возможность повторения любого опыта. Ум боится повиснуть в пустоте, остаться без своих мнимых эталонов.