Екатерина Гринева Мунезнакомец, или Сладкие сны о любви

Утро выходного дня началось хуже не бывает: я забыла выключить будильник, поставленный на шесть утра, и теперь заливистая трель заполняла все пространство, назойливо впиваясь в уши.
– Черт! – услышала я шипенье мужа, он повернулся на другой бок, закрыв голову подушкой. – Не могла, что ли, выключить эту тарахтелку?
– Забыла, – честно призналась я.
Он что-то буркнул и снова отключился.
А я лежала и смотрела в потолок: сон слетел с меня, и, судя по всему, заснуть уже не удастся. Но через полчаса непрерывного созерцания новенького натяжного потолка я все-таки задремала и проснулась от громкого шепота мужа.
– Инка! Ты все еще спишь?
– Сплю.
– А завтрак?
– Перебьешься.
– Ну, Инн! – заканючил муж. – Есть-то хочется.
– Прямо с утра? – поддела я его.
– Прямо с утра, – подтвердил он.
– Позже.
– Еще чего! Давай вставай и готовь!
Я повернулась к мужу и прижалась к нему. Он лежал ко мне спиной.
– М-мм, – промурлыкала я. – А что мне за это будет?
– Надо подумать.
– Как долго?
– Сообщу о своем решении после завтрака.
– Такая постановка вопроса меня не устраивает, – я провела пальчиком по его шее и прошептала:
– А как насчет горячего утреннего секса?
– Инн! – в голосе мужа прозвучали плаксивые нотки. – Всю неделю пахал, как собака. Дай хоть в выходной отдохнуть.
– Заездился, – насмешливо сказала я.
– А то! Работать мозгами – это не кирпичи таскать. Это реально труднее. Во много-много раз. Я вообще мечтаю у станка постоять. Стоишь, работаешь себе, и мозги отдыхают. Только ручонки шевелятся.
– Не представляю тебя в костюме от Армани у станка. При всем желании хоть убей не могу.
– А ты попробуй. Вдруг получится.
Я хотела что-нибудь ляпнуть, но вовремя передумала. Володя так трепетно относился к своей работе, что не спустил бы мне насмешек по этому поводу. Ради мира в семье я промолчала и не стала давать волю своему остроумию. Твой язык, как бритва, частенько морщился муж. Ты хоть иногда на людях сдерживайся, говорил он, не так ведь поймут.
– Значит, по-твоему, я должна слушать этот бред и молчать, – возражала я.
– Вообще-то да.
– Категорически не согласна.
– Свое мнение держи при себе, – сердился он.
Результатом наших споров стало то, что он все реже и реже брал меня на корпоративные праздники и вечеринки, cчитая, что я могу испортить «картинку». Первое время я обижалась, а потом махнула на это рукой. Не хочет, и пусть! Не надо! Мы люди гордые и валяться в ногах ни у кого не станем.
– Так как завтрак? – муж повернулся ко мне и провел рукой по моим волосам. – Сварганишь?
– Ноу проблем, – ответила я, подавляя вздох.
Я-то рассчитывала на другое.
Встав с кровати, я накинула на себя халат и пошла на кухню. В дверях – обернулась.
– Но вечером ты пощады от меня не жди.
– Разберемся, – усмехнулся муж.
Завтрак выходного дня состоял обычно из оладий. Муж обожал хорошо прожаренные оладьи с корочкой и мог умять их целую тарелку. Играючи и между делом. Со сметаной, с творогом, с любимым клубничным джемом. Когда на столе уже была горка оладий, на кухню заглянул муж. С ним пришла и наша кошка Диана, которую я называла Ди, а муж чаще всего Дашкой.
– Я смотрю, уже все готово.
– Осталась последняя порция.
Ни слова не говоря, Володя сел за стол и протянул руку к тарелке.
– Подожди! Дай хоть кофе сварить.
– Я сам заварю. Могу не побрезговать и простым растворимым.
Он ловко вскочил со стула и достал из колонки кофе.
– Голоден, как собака.
– Наверное, спал и пускал слюни, как собака Павлова.
– Точно. То-то мне снилось, что за мной кто-то бежит или я от кого-то убегаю, – ухмыльнулся он.
Аппетит моего мужа был поистине неисчерпаем. Он мог съесть какое угодно количество пищи, а через час снова захотеть есть. «Троглодит какой-то», – поддевала я его в первое время, когда мы поженились. И при этом он оставался поджарым, без грамма жира. «Тебе любая женщина обзавидуется, – говорила я. – Никаких диет. Трескаешь, что хочешь, и не жиреешь». – «Как ты, – мгновенно парировал муж. – Ты тоже не пышка». – «Ну да, – соглашалась я. – Мы два сапога пара, только я в отличие от тебя не ем, как лошадь». – «А ты рискни и посмотри, – смеялся он. – Вдруг тебя разнесет». – «Мне этого не надо», – отвечала я.
Моя покойная свекровь часто жаловалась мне на разборчивость своего сына. Ел он очень избирательно – был большим привередой, и мне потребовалось время, чтобы разобраться в его кулинарных пристрастиях.
Володя заварил кофе и снова сел на вертящийся cтул. Он слегка крутанулся на нем и сложил губы трубочкой.
– Только не свисти, – предупредила я его.
– Не собираюсь. Я просто размышляю.
– О чем?
– Что я сегодня должен сделать. Какие дела в первую очередь, а какие – во вторую.
– Опять, – простонала я, замахиваясь на него тряпкой. – Ты опять оставляешь меня на выходные одну. Где твоя совесть, Дымчатый?
Мужа, чья фамилия была Дымов, я часто звала Дымчатым. Не знаю почему, но в нашем доме это прозвище прижилось.
Он поднял вверх руки.
– Сдаюсь. Каюсь. Прошу прощения. Но – никак. – И для большей убедительности он провел рукой по шее. – Работы позарез. Ни продыхнуть, ни свалить в сторону. Рад бы сделать паузу, но не получается. Честное слово, Инка!
– А надо ли так много работать, Дымчатый, – тихо сказала я, садясь напротив. – Может, все-таки сделать паузу. Или взвалить часть дел на Марка. А? Может, ты пашешь, а он отлынивает.
Муж бросил на меня раздраженный взгляд. Все, что касалось его первого заместителя Марка Калмановского, он воспринимал крайне болезненно и обидчиво. Я знала это и обычно не задевала Марка, но сегодня – не удержалась. Перспектива провести весь выходной в одиночестве вывела меня из себя.
– Марк! – обиженно прошипела я. – У тебя на первом месте всегда Марк!
– Не говори то, чего не понимаешь, – хмуро бросил муж. – Ты и сама об этом знаешь… – многозначительно добавил он.
Первые признаки настоящей семейной ссоры были налицо. Она темнела и набухала, как грозовая туча, которая медлит и оттягивает момент, прежде чем пролиться обильным дождем, не оставляя ни малейшего шанса на спасение. Обычно я старалась увиливать или отходить в сторону, но сегодня меня несло куда-то и я не могла остановиться. Да и не хотела.
– Ты уже все выходные на работе, – патетически воскликнула я. – Ты уже просто женат на своей работе.
Диана-Ди учуяла нечто в воздухе и села на подоконник, пристально смотря то на меня, то на Володю. Какие же вы глупые, читалось в ее взгляде. Ссоритесь, выясняете отношения.
Только кошки могут так ненавязчиво и наглядно выразить свое презрение и снисходительность.
– Я никогда этого и не скрывал, – с убийственным сарказмом сказал муж.
И эта его ирония, его ухмылка меня и доконали.
Я взмахнула рукой и случайно(?) задела рукой тарелку с оладьями, и она взвилась в воздух со всем содержимым, и уже через пару секунд мы смотрели друг на друга разъяренные, а мой кулинарный труд валялся на полу.
– Сорри! – буркнула я.
Глаза мужа метали молнии. Он молчал, потому что в его лексиконе не осталось приличных слов для меня.
– Я не хотела. – И я прижала руки к груди. – Не знаю, что на меня нашло.
– Зато я знаю. – Градус иронии не сбавлялся. Напротив – он подскочил. – Ты ревнуешь меня к работе, ты ревнуешь меня к Марку. Была бы твоя воля, ты бы вконец рассорила меня с ним. Тебе не нравится моя жизнь, моя карьера. А все потому, что ты не нашла себя и сидишь дома в четырех стенах. Так и свихнуться недолго. И похоже, что… – и здесь я отвесила мужу звонкую пощечину. Ее звук оглушил меня, и я стояла, растерянная, несчастная. Во рту мгновенно стало горько и сухо. Я сглотнула.
– Прости…
Муж вдохнул воздуха и собирался заорать или разразиться убийственной тирадой, которая бы вконец расставила точки над «i» и доконала меня. Я предчувствовала это и втянула голову в плечи, как страус, который прячется от опасности. Но здесь откуда-то издалека раздался звонок. Он привел нас в чувство, и мы, замолчав, уставились друг на друга, cловно невидимая рука провела между нами дистанцию, и теперь мы пытались прийти в себя, остановившись у опасной черты.
– Твой мобильный! – напомнила я мужу. – Ты где его оставил?
– Слышу, – буркнул он. – Не глухой.
Он рванул из кухни, а я, присев на корточки, стала собирать оладьи с пола. Я свалила их в помойное ведро и только собиралась встать, как в дверях показался муж. Выражение его лица напугало меня. Таким он выглядел только однажды, когда сообщил мне о том, что его мать больна раком и ей осталось жить считаные месяцы, если не недели.
У меня неожиданно сел голос.
– Володя, что случилось? – прошептала я.
– Олю Юхневу убили. Из пистолета, когда она возвращалась вечером домой.
Ди спрыгнула с подоконника и пошла к двери, грациозно покачивая телом.
Оля Юхнева была одной из «незаменимых» в конторе моего мужа.
Я ахнула, прижав руки к груди, а потом разрыдалась. Муж бросил на меня напряженный взгляд и вышел из кухни, не сказав ни слова.

Ольгу Юхневу я видела несколько раз на корпоративных праздниках. Надо сказать, что нас с ней роднило стойкое отвращение к подобным мероприятиям. Эта неприязнь была написана у Юхневой на лице, впрочем, она и не особо старалась скрыть этот факт от коллег и других товарищей. Крепко сбитая брюнетка с коротким ежиком волос, крупными чертами лица и в очках с массивной оправой, Ольга была похожа на цепкого бульдога, который если уж схватит свою добычу, то ни за что ее не выпустит.
Мой муж, директор известной в Москве юридическо-консалтинговой фирмы «Норма» очень ценил Юхневу и называл ее мозговой элитой фирмы. К остальной элите он причислял, естественно, себя, Марка Калмановского, помощника Лешу Колокольцева и видного адвоката Баринова Вадима Петровича, который сотрудничал с его фирмой.
Ольга Юхнева с легкой презрительной усмешкой на лице и сигаретой, словно прилипшей, точнее, впечатанной в ее пальцы, как в роза в волосы у киношно-оперной Кармен, всем своим видом демонстрировала полное презрение к окружающей обстановке и подобному времяпровождению. Бокал шампанского в ее руке смотрелся крайне неуместно в отличие от той же неизменной сигареты; она обычно выпивала его залпом и шла в курилку, чтобы поскорее отлепить от себя светские условности. Там, в курилке, я и столкнулась с Юхневой; она предложила сигарету, и я неожиданно согласилась, хотя знала, что Дымов терпеть не может, когда я курю. Но в Юхневой было что-то приятельски-располагающее, и жест, которым она предложила мне сигарету, и ее цепкий умный взгляд – все склоняло к совместному курению, похожему на тайный ритуал сообщников.
Мы обменялись с ней всего парой ничего не значащих фраз, но у меня осталось впечатление от Юхневой, как от человека, с которым можно пойти в разведку. Сразу было видно, что человек она принципиальный, твердокаменный и в чем-то по-хорошему упертый. Такая не будет юлить или менять свои убеждения, как перчатки, в угоду моде.
На другой день муж с усмешкой сказал мне, что я понравилась Юхневой. Я замерла, ожидая разноса за курение, но Дымчатый неожиданно сказал:
– Я знаю, где вы пересеклись. Но шею мылить не стану. Ольга такая классная баба, и я ее так уважаю, что прощаю твое курение. И даже даю добро на дальнейшие сигареты. Ольга того стоит.
И вот теперь Ольга Юхнева убита, и этот факт никак не укладывался у меня в голове, настолько она казалась цепкой, жадной до жизни и работы, что ее смерть была, по моему мнению, скорее досадным упущением со стороны Ольги, чем свершившимся фактом.
Похороны Юхневой состоялись в среду. Потом были поминки, и мы все поехали к ней домой. Володя сказал, что фирма хотела снять ресторанный зал, но Ольгины мать и брат наотрез отказались от этой затеи и поминки будут проходить на квартире. При этих словах Дымчатый морщился как от зубной боли и все время поворачивался ко мне боком, как будто бы не хотел встречаться со мной взглядом и тщательно избегал этого.
Глаза у него были покрасневшими, и это потрясло меня. Мой муж обладает нордическим характером, и вывести его из себя очень трудно. Только я обладаю этой привилегией, ну, может быть, еще пара-тройка человек.
В квартиру мы ввалились в составе десяти человек, делегированных от работы. Марк стоял с отрешенным видом, секретарь Кира Андреевна, женщина лет пятидесяти с небольшим, выглядела, наоборот, спокойно-сосредоточенно, остальные стояли с хмурыми лицами и старались поскорее пройти в комнату и рассесться за столом. Я понимала их. Стол создавал иллюзию некой защищенности; вроде бы ты при деле – исполняешь некий ритуал и поминаешь покойного. Тогда как топтанье в коридоре, выслушивание бессвязных восклицаний матери, отрывистых реплик брата заставляло нервничать и вздрагивать, словно от невидимых ударов, посылаемых со всех сторон. Я и сама чувствовала жуткую неловкость и ком в горле, когда мать Юхневой, Маргарита Васильевна, маленькая, седая, похожая на испуганную жалкую птичку, залилась слезами и замотала головой, раскачиваясь в разные стороны.
– Оля… Олечка! – захлебывалась она.
– Мама! – брат, долговязый молодой человек, взял ее за плечи. – Не надо. Люди…
Люди переминались с ноги на ногу, стараясь не смотреть друг на друга. И здесь мой муж шагнул вперед и обнял Маргариту Васильевну, заключая ее в свои объятия. Она припала к его груди и замерла, захлебываясь в беззвучных рыданиях.
Дымчатый молчал, он не говорил банальные слова утешения, которые, как я обратила внимание, в большинстве случаев звучат фальшиво и неуместно, он просто поглаживал ее по плечу, и этот простой жест внезапно успокоил мать Юхневой. Она отпрянула и сказала приглушенным голосом, вытирая слезы кончиком черного платка:
– Спасибо, что пришли, Владимир Николаевич. Проходите в комнату.
Мы все прошли в комнату – небольшую, тесно заставленную мебелью, где уже были сдвинуты два стола и стояла пища: закуски, кутья, водка. Около длинного стола хлопотали две женщины лет сорока в черных платках и почти одинаковых темно-синих юбках.
– Это мои племянницы, – cказала Маргарита Васильевна. – Лида и Наташа.
Женщины кивнули, и мы сели за стол, скованные молчанием, слезами и страхом. У меня кусок не шел в горло. У остальных – тоже. И только шофер фирмы Игорь Степаныч налегал на красную рыбу и квашеную капусту, пока муж не остановил его красноречивым взглядом.
За столом говорились положенные речи, все вспоминали покойницу, ее принципиальность, высокий профессионализм, компетентность. Я сидела, не поднимая глаз, и чувствовала напряжение, исходившее от Дымчатого. Мне хотелось поскорее оказаться дома, но в то же время я понимала, что должна сидеть здесь рядом с мужем и пройти все это вместе с ним. До конца.
Спустя некоторое время все немного расслабились. Женщины отправились на кухню, мужчины – покурить на лестничную площадку. Я маялась в комнате, пока не подумала, что могу пойти поискать мужа и переброситься с ним парой слов.
Дымова я нашла не сразу. Мужики, стоявшие на лестничной клетке, движением головы указали вверх, и я поняла, что муж с Марком забрались выше.
Они стояли на пятом этаже и тихо переговаривались друг с другом. Я старалась шагать бесшумно, cама не зная почему; все громкие звуки в этот день были неуместными, и поэтому я дошла почти до пятого этажа, когда услышала тихий разговор.
– Все документы исчезли. Ольга работала над этим делом день и ночь и частенько прихватывала работу на дом. – Это был голос мужа.
– Да уж! – выдохнул Марк.
– Ты думаешь, это дело Царькова?
– Не уверен.
Я застыла в нерешительности, не зная, что делать дальше: то ли идти, то ли стоять на месте, слушая то, что не предназначалось для других ушей.
Но все решил случай. Володя перегнулся через перила и увидел меня. Я выдавила быструю мимолетную улыбку.
– Привет! Я решила пойти за тобой.
– Соскучилась, – ядовито поддел муж, cверля меня взглядом.
– Почти.
– Нашла? И что ты хотела?
Я перевела взгляд на Марка. Он стоял с трагическим видом, белокурый красавец, похожий на балетного артиста, cминая сигарету в руках и смотря куда-то поверх моей головы.
– Ничего я не хотела. Просто мне одной как-то не по себе.
– Иди. Я сейчас приду.
Я спустилась вниз и ощутила, как к горлу подкатывают слезы. Но я боялась разрыдаться и вызвать новый приступ слез у матери Юхневой, которая крепилась изо всех сил. И я не имела никакого морального права выводить ее из этого шаткого равновесия.
Разъезжались все в подавленном молчании. Володя сухо поблагодарил сотрудников за «моральную поддержку» и кивнул Игорю Степанычу, который сел за руль джипа и стал развозить безлошадных сотрудников фирмы по домам.
Прежде чем мы сели в Володин «Форд», он еще о чем-то переговорил с Марком. А потом быстрым размашистым шагом направился к машине.
– Поехали, – буркнул муж, возясь с зажиганием.
– И что говорит милиция насчет смерти Ольги?
Муж уставился на меня красноречивым взглядом. Как-то он назвал меня чемпионкой по задаванию неподходящих вопросов в неподходящее время. Кажется, сейчас был именно такой момент.
Я думала, что он вот-вот взорвется или просто пошлет меня к черту, но вместо этого он прищелкнул языком и бросил:
– Ничего.
Всю ночь шел снег, и по обе стороны дороги высились холмики сугробов: аккуратные, ровные. Стояли последние дни февраля, но складывалось впечатление, что на улице – глубокая зима. Часто шел снег, дул резкий холодный ветер и ничто не предвещало наступление весны.
– Жалко Ольгу, – выдавила я.
– Естественно! Она была классной бабой и суперпрофессионалом. Правда, у нее был единственный недостаток – дымила, как черт. Я ей пару раз даже на вид ставил. Да без толку. Как смолила, так и продолжала смолить. Я даже не представляю, как приду на работу, а Ольги – нет. – Володя мотнул головой: сердито, упрямо, как набычившийся пацан.
Машина тронулась, и здесь я заплакала. Сказались напряжение дня и усталость.
– Не реви! – хмуро бросил муж. – Мне от твоих соплей на воде еще хуже становится. Я весь день был, как заяц на батарейках. А сейчас все – сдох. Не трави меня, ради бога.
– О чем ты говоришь, – сказала я, вытирая слезы тыльной стороной ладони. – Я что тебе – робот? Не могу копить в себе. Я и сама старалась не раскисать при матери. Это же видно, в каком она состоянии.
– Платка нет?
Я замотала головой.
– Возьми тогда салфетку из бардачка, леди!
– Сам джентльмен, – огрызнулась я. – При Марке ты обращался со мной как с рабыней. Постеснялся бы.
– Марк свой в доску.
Я хотела возразить, но промолчала. Лучше молчи, сказала я сама себе, cтиснув зубы до боли – до сведения скул от напряжения, словно мне их перевязали тугой бечевкой, от этого ужасно болели лицевые мышцы.
– Слушай, я забыла тебя спросить: а почему не было Лешки Колокольцева. Твоего помощника?
– Он у нас впечатлительный малый и поэтому попросил не присутствовать ни на похоронах, ни на поминках. Я и разрешил.
Машина ползла едва-едва и наконец встала.
– Пробки, – выдохнул муж. Он нашарил в бардачке пачку сигарет и закурил.
– Ты же бросил.
– Отлепись. Ты видишь, что творится.
– У тебя неприятности на работе? – не нашла ничего лучшего брякнуть я.
Муж посмотрел на меня с лихо-озорным выражением в глазах.
– Вот за это я тебя и люблю. Как ляпнешь, так хоть стой, хоть падай. Ни убавить, ни прибавить. Я весь на нервах, а ты задаешь мне крайне идиотские вопросы.
– В крайне идиотских вопросах, как ты выражаешься, на самом деле нет ничего идиотского, – тихо возразила я. – Я – твоя жена и хочу быть в курсе всего. Разве это неправильно?
Машина тронулась с места, и Володя яростно потушил окурок в пепельнице, стоявшей около магнитолы.
– Когда я сочту нужным, – с тихой яростью сказал он, – я разрыдаюсь на твоем плече и орошу твою грудь слезами. А ты будешь целовать меня в лобик и говорить ласковые слова. Но не раньше.
Я невольно фыркнула.
– Впечатляющая картинка. Я так понимаю – мне остается только ждать.
– Угу! Ждать…
На языке у меня вертелся вопрос насчет подслушанного разговора мужа с Марком об Ольге и документах, которые исчезли. Но тогда муж окончательно превратится в радиоактивный реактор, и мне останется только открыть дверцу машины и бежать от него куда глаза глядят.
Мы приехали домой, и Ди вышла встречать нас в коридор – надменная, грациозная. Сиамская кошка с нежно-палевым окрасом; темными лапками и мордой, на которой пронзительно голубели большие глаза. Она сидела, молчаливая, как сфинкс, и смотрела на меня, не моргая.
Я схватила ее и прижала к себе.
– Ди! Ты соскучилась?
– Отпусти Дашку, – мгновенно отреагировал муж. – И не порти ее своими нежностями. Она и так чувствует себя принцессой, а вскоре с твоей помощью превратится во вдовствующую королеву – максимум амбиций и куча претензий. Тебе это надо?
– По-моему, это ты все портишь, а не я.
Володя схватил мою руку, и я невольно вскрикнула.
– Тебе не мешало бы держать себя в руках, а не распускать язык.
Я резко дернулась, но промолчала, сдерживая непрошеные слезы.

На следующий день после работы Дымчатый пришел такой мрачный, что все вопросы застряли у меня в горле, и я только и смогла выдавить:
– Ужин ставить?
– Дурацкий вопрос. В этом доме я скоро стану окончательным идиотом, – пробормотал он.
– Не обязательно самому себе ставить диагноз. Для этого существуют врачи.
Мою реплику он оставил без внимания. Снятые ботинки демонстративно поставил посередине коридора, зная, как это меня всегда раздражает.
Я также демонстративно поставила ботинки в галошницу и пошла на кухню.
– Побыстрее! – донеслось мне в спину.
Дымчатый наворачивал суп, потом умял котлеты и только за чашкой чая выдохнул:
– Я уезжаю завтра в командировку. В Питер. Рано утром.
– Один?
Он как-то странно дернулся.
– Нет. Беру с собой весь офис. Тебя такая постановка вопроса устраивает?
– Я просто спросила.
– А я просто ответил.
Я понимала, что после смерти Оли Юхневой нервы у него ходят ходуном, и поэтому сделала скидку на это состояние. Хотя вряд ли я могла спускать это хамство ему бесконечно.
Чемодан для командировок Володя обычно собирал сам и не подпускал меня к этому ответственному процессу и на пушечный выстрел. Он стойко верил, что я что-нибудь забуду или положу не ту вещь. Я и не разубеждала его в этом, зная, что бесполезно.
Сборы шли весь вечер. Он собирал чемодан в своем кабинете, время от времени выныривая в большую комнату и забирая оттуда то, что ему нужно. На меня он не обращал никакого внимания, словно я была посторонним существом, никак не относящимся ни к нему, ни к его сборам. Володя проходил мимо меня, насвистывал и делал вид, что жутко озабочен предстоящей командировкой и всем, что с ней связано.
Я смотрела на него, закусив губу. Постепенно во мне зрело бешенство. Дымов опять ускользал от меня в свои дела, командировку, мужской мир, куда вход мне был строго воспрещен. Он оставлял меня наедине со страхом, тревогой и одиночеством.
Я наблюдала за его сборами, чувствуя себя никчемной, ненужной и бестолковой, и от этого злилась на него еще больше. Леди Ди вертелась под ногами, и пару раз муж с раздражением прикрикнул на нее, что случалось не так уж часто.
– Забери Дашку! – крикнул он. – Она мне мешает.
– Сам забери, она все равно придет. Это же кошка, которая гуляет сама по себе.
– Она забралась в чемодан и лежит там. Она помнет мои вещи, – услышала я из кухни.
Дымов искал электрический чайник, без которого он никуда не ездил. Моя догадка оказалась верна, потому что через минуту я услышала грохот и громкие крики.
– Я ни черта не могу найти в этом доме! Где ты все прячешь?
– Чайник на третьей полке в колонке, – хладнокровно сказала я, вырастая в дверях. – Если бы ты спросил меня…
– Если бы, если бы, – буркнул муж.
Я нашла чайник и дала его. Мои пальцы встретились с пальцами мужа. Его руки были ледяными, а мои горячими.
– Спать скоро ляжешь?
– Не знаю. Еще столько дел…
– Ты надолго едешь?
– Не знаю.
– А куда тебе столько вещей? У тебя что, бессрочная командировка?
– Я же говорю. Не зна-ю, – c раздражением сказал он. – Я что – непонятно сказал?
Я задержала вздох. А потом подошла и прижалась к нему.
– Володя! – его запах, его руки волновали меня. Мне захотелось ощутить тепло и силу его тела. Как когда-то…
Он медленно отстранился от меня.
– Я устал, малыш, cегодня не получится…
Я усмехнулась.
– У тебя кто-то есть? Почему мы все время откладываем этот разговор?
– Не глупи! У меня дикий цейтнот на работе. Да еще это убийство. Разговоры со следователем… Все эти обстоятельства доведут до ручки кого угодно.
– Я все понимаю. Но ты все время уходишь от меня, прячешься в свою раковину. Ты и поговорить-то толком не хочешь. Cтоит мне настроиться на серьезный разговор, как ты начинаешь шутить или молчишь. Или просто посылаешь меня. Разве не так? Слушай, Дымчатый! – я рассмеялась и откинула голову назад. – А когда мы с тобой спали в последний раз? Ну, по-настоящему. Как мужчина и женщина. Ты помнишь? Я что-то нет. Я чувствую, что ты избегаешь меня. А когда мы все-таки добираемся до постели, – издала я краткий смешок, – ты снисходишь до меня, как будто делаешь великую милость. Мне это надоело, понимаешь? На-до-е-ло.