Дышев Андрей Инструктор по экстриму

Автор: Дышев Андрей. Жанр: Боевик

Глава 1

1

«17 июня на склад № 5 АО «Адлер Экспресс» морского порта Сочи поступила посылка на имя Ломсадзе Л. Р., начальника охраны фармацевтического предприятия АОЗТ «Авиценна» (накладная № 705740290). Посылка была вскрыта в присутствии понятых, произведено экспертное исследование содержимого. Был обнаружен героин, расфасованный в полиэтиленовые пакеты, общим весом 2234,75 грамма. После этого наркотик был помечен радиоизотопным веществом и вновь упакован в посылку, которой придан первоначальный вид. 21 июня не установленные следствием лица подменили посылку № 705740290 внешне похожей посылкой с книгами и без маркировки грузоотправителя. А посылка с героином без оформления соответствующих документов была вывезена со склада директором аптеки «Авиценна» Наврусовым Р.А. Соблюдая меры предосторожности, Наврусов в течение двух часов разъезжал по улицам гор. Адлера. Не заметив ведущегося за ним наружного наблюдения, примерно в 21 час он подъехал к гостинице «Платан», поставил машину на стоянку и пешком дошел до аптеки «Авиценна», находящейся на Приморском бульваре, куда и занес посылку».
Из оперативной сводки МВД РФ

2

– Все, девочки, сворачиваемся! Без четверти восемь!
Никто в аптеке не умел появляться так внезапно и так не вовремя, как начальник охраны Леван Ломсадзе. Мира аккуратно приладила консервный нож к банке шпрот, но от громкого голоса ее рука дрогнула, и тугая струйка масла брызнула на белоснежный халат. Девушки, обступившие стол, в один голос ахнули, громко выразив сочувствие. Кто-то тотчас посыпал пятно солью, кто-то посоветовал немедленно застирать, причем в спирте. Но Мира в первую очередь стала спасать банкет, а не халат. Перекрикивая сотрудниц, она попросила не отвлекаться на пустяки и не греть в руках водку. Стало шумно и весело.
Мира выпила, чтобы освободить руку, и стала расстегивать пуговицы. Придется сдавать халат в химчистку, такое пятно обычный отбеливатель не возьмет. Хорошо, что утром не надо занимать рабочее место в торговом зале. С завтрашнего дня она в отпуске.
Невысокий темноволосый, с явно обозначенной плешью на темени, начальник охраны хозяйской поступью вошел в комнату отдыха. Слыл он человеком хамоватым и непьющим, и по причине этих бесспорно порочных качеств девушки никогда не приглашали его к своему столу.
– Через пять минут здесь должно быть чисто и пусто, – заявил он, в упор глядя на Миру, которая стояла у стола в нательном белье и разливала по рюмкам прозрачную влагу.
– А вы, между прочим, могли бы сначала постучаться, – заметила одна из девушек.
– Что? – усмехнулся Ломсадзе и потянулся к тарелке с колбасой. – Сервелат едите, замечание делаете. Распустились!
– Ой, именно этот кружочек, которым вы давитесь, мы собаке давали, – мимоходом заметила другая девушка. – Так она его понюхала и потреблять отказалась.
Вся компания дружно рассмеялась. Ломсадзе, отправляя в рот вслед за колбасой пучок зелени, улыбнулся в черные усы и ответил, что он собаками, как и женщинами, не брезгует.
Подняли тост за отпуск Миры, за ее здоровье, красоту и молодость. Ломсадзе пялился на белые трусики Миры. Девушка надевала через голову сарафан, но тот был очень узок в талии и застрял на уровне груди. Начальник охраны предложил помочь. Чтобы хоть чем-то отвлечь непрошеного ухажора, ему дали толстый бутерброд с салом, луком и килькой да еще напомнили об ответственности за сексуальные домогательства.
– А это что? – активно работая челюстями, спросил Ломсадзе и взял со стола стопку фотографий. – Это ты, что ли?
– Я, – ответила Мира.
– Вах! Она тут и летчик, и генерал… Красавица, что тут говорить!
Через большое тонированное стекло была видна часть бульвара, запруженного автомобилями. Напротив главного входа остановился открытый желтый джип, похожий на американский «трупер» времен вьетнамской войны. Раздалось два коротких сигнала.
Мира выхватила из рук Ломсадзе снимки и затолкала их в сумочку.
– Все, девочки, я побежала! – сказала она, наскоро причесываясь перед зеркалом. – Всех целую!..
Ломсадзе вышел проводить Миру – надо было закрыть за ней дверь. Шаркая подошвами по кафельной плитке, он шел позади девушки, рассматривал ее ноги, дожевывал бутерброд и вытирал жирные губы салфеткой. В торговом зале он опередил девушку, подошел к стеклянной двери, закрытой на металлическую скобу, и встал к ней спиной.
– Ну так что? – задал он неопределенный вопрос, заталкивая салфетку в карман брюк. – В отпуск?.. Белье у тебя красивое…
– Откройте, пожалуйста, дверь, – попросила Мира.
– Может быть, зайдешь вечером? Я тебе сарафан помогу надеть…
– Я бы зашла, но, в отличие от вас, собаками, как и вами, брезгую.
Ломсадзе усмехнулся. Не отводя глаз, он пригладил усы указательным и большим пальцами и глубоко, с сожалением вздохнул.
– Ну-ну, – произнес он, делая шаг в сторону и освобождая проход. – До свидания, Мира! И знаешь что?.. Постарайся в отпуске не думать о работе… О нашем складе. Это ничем хорошим для тебя не кончится, поверь мне.
Девушка долгим взглядом смотрела в глаза Ломсадзе.
– Я постараюсь, – произнесла она. – Прощайте!
Он распахнул перед ней дверь и, когда девушка вышла, сразу же накинул скобу на ручку. Потом он стоял и смотрел, как Мира садится в джип рядом с водителем, через плечо забрасывает сумочку на заднее сиденье, кладет ноги на панель под ветровым стеклом. Водитель достал откуда-то из-под сиденья бутылку «Абрау-Дюрсо» и протянул ей. Мира тотчас принялась скручивать оплетку на пробке. Хлопок, пена, восторженный писк. Прильнула губами к горлышку. Пена полилась по подбородку, по шее, затекла под сарафан.
Водитель блеснул белыми зубами, сверкнул черными очками и взялся за рычаг передач. Едва машина со страшным треском рванула вперед, Ломсадзе вытащил из нагрудного кармана блокнот, авторучку и записал номер. Еще минуту или две он смотрел на бульвар, заполненный пестрым потоком курортников, и задумчиво покусывал кончики усов. Затем медленно пересек торговый зал, пропитанный запахами лекарств, зашел в коридор и немного постоял у запертой двери комнаты отдыха, откуда доносились оживленные голоса девушек и позвякиванье посуды.
Хотел было по своему обыкновению без стука открыть дверь и войти, но передумал и пошел в торец коридора, где находились черный ход и бронированная дверь аптечного хранилища.
Маленькая красная лампочка на бронированной двери привычно мигала, подтверждая, что кодовый замок заперт и исправен. Ломсадзе провел ладонью по его полированной стальной поверхности, нащупал тонкую прорезь для электронной карточки, зачем-то подергал за ручку.
– Все, девочки, сворачиваемся! – громко крикнул он. – Восемь часов! Ставлю на охрану!

3

– Эй, альпинист! Сколько стоит подняться на гору?
Гера оторвал взгляд от книги и поднял голову. Перед ним стоял парень лет под тридцать. Длинные, как у клоуна, шорты, барсетка под мышкой, цепь на шее, дорогим одеколоном на несколько метров разит, одна рука неизменно изображает «козу». Типичный набор, в общем. Вокруг него, как пчелы у цветка, вилась пара тонконогих девчонок.
– Я спрашиваю, сколько стоит сие удовольствие?
За два года работы в «Экстремтуре» Гера научился безошибочно отличать клиентов от зевак и перед каждым встречным не распинался. Настоящий клиент осторожен и нетороплив, ибо основательно взвешивает свои возможности. Медленно приближается, внимательно рассматривает стенд с фотографиями Истукана, едва ли не по слогам читает описание маршрута, с любопытством листает инструкторскую квалификационную книжку. И только потом спрашивает про цену.
А этот сразу – сколько стоит?
Гера не успел ответить. Девчонки, сопровождающие увальня, запищали, замахали руками, заохали:
– Вовочка, пожалей скалу, не порти ландшафт!
– Не шуршите губами! – заупрямился Вовочка. – Везде побывал, а на Истукан еще не взбирался. Это круто! Так сколько, говоришь, надо забашлять?
Гера объяснил, что при всем своем желании не сможет помочь молодому человеку насладиться скалолазанием, потому как сила гравитации иногда бывает клинически непреодолимой. Вовочка не обиделся, прервал смех девчонок взмахом руки и спросил:
– А если дам сто баксов?
Гера вздохнул и отрицательно покачал головой:
– Нет. Даже за сто баксов не поведу.
Вовочка криво ухмыльнулся и начал демонстрировать крутизну:
– А за триста?
Девчонки притихли, враждебно глядя на Геру как на сильного конкурента, намеревающегося нанести серьезный урон по содержимому Вовочкиной барсетки. Гера снова отрицательно покачал головой.
– А за пятьсот? – с азартом добивал его Вовочка и сделал движение, словно намеревался открыть барсетку и вынуть оттуда купюры. – Но только завтра утром!
– Хорошо, завтра утром, – согласился Гера. – Сто баксов за работу, двести – за веревки, еще двести – за лебедку. Но проще добавить еще сто и арендовать вертолет.
Вовочка от души рассмеялся, велел девчонкам купить скалолазу пива, похлопал его по плечу и сказал, что уважает крутых ребят, сам бы с удовольствием по горам ходил, да мозоль на животе мешает.
Гера смотрел на него и с трудом сохранял на лице улыбку. Быстрее бы ты ушел! Только клиентов своим видом отпугиваешь.

4

Вовочка Некрасов сделал всего несколько шагов по набережной, как улыбка сошла с его лица. Казалось, не хватит сил дойти до ближайшей скамейки. «Я вел себя как идиот!» Он задрал к лицу майку и вытер вспотевший лоб. Это клоунство вымотало его больше, чем работа на съемочной площадке. А это только начало… Только предисловие.
У киоска, торгующего пивом, он остановился, сделал вид, что изучает ценники на бутылках, и на мгновение обернулся. Нет, не смотрит. Сидит, уткнувшись носом в книгу, и даже не догадывается, что его жизнь уже ему не принадлежит. Это страшно – вот так искоса наблюдать за человеком, который уже обречен, но этого не знает и не узнает до последней секунды жизни…
Некрасов просунул в окошко какую-то купюру и попросил пива. Продавщица принялась выяснять, какое из пятнадцати видов он предпочитает. Нет, изобилие не всегда благо. Один черт знает, какое пиво ему хочется! Любое!
– Ну какое любое? – добивала вежливостью продавщица. – Помягче, покрепче, светлое, темное?
Он вполголоса выругался и отошел от киоска. Люди, стоящие рядом, наверняка заметили, что у него дрожат руки. И чего он, в самом деле, так завелся? Что от него зависит? Какое преступление он совершил? Ничего он плохого не сделал. Ни-че-го!
– Вовочка, тебе плохо?
Надо отшить от себя этих шлюшек, они не должны видеть его рядом с Леной.
– Пошли вон, – невнятно сказал Некрасов девчонкам, сплевывая под ноги. – Я передумал. Вы меня больше не интересуете.
– Не поняла, – нервно произнесла одна.
– Хамло, – отозвалась другая. – Педрила! Козел!
За деньги – любовь и тело, а бесплатно выдается только ведро помоев. Но это чепуха. Утерся и забыл. Это не разговор с Леной, после которого он всю ночь вздрагивал. Страшная женщина. Вроде рога у нее не растут, клыки между губ не выглядывают, жала нет, а почему-то вызывает мистический страх.
Он шел против потока курортников. Его толкали, наступали на ноги. Некрасов этого не замечал. Он шел к пирсу, у которого его ждала Лена, как на эшафот. Гремела музыка, перемигивались разноцветными огнями гирлянды, терпко пахло хвоей. Рай земной! Все вокруг веселы, пьяны, все наслаждаются жизнью. А у него в душе чернее ночи, он заставляет себя делать то, что не хочет, и все-таки делает. Медленно, очень медленно, но продолжает идти к пирсу с большой надписью на боковой стене, подправленной юмористами: «С БУЯ НЕ РЫГАТЬ!»
Вчера он вроде бы на все согласился. Они сидели втроем в комнате при свечах: Некрасов, Лена и ее подруга – милая, по-кошачьи нежная, тонкая. Некрасов полулежал в кресле и пил джин с соком стакан за стаканом. В голове было светло и чисто, как в небе, промытом летним ливнем. Было далеко за полночь. За окном трещали цикады. Тихо потрескивали и искрили свечи. Ему казалось, что их тайный заговор окружен ореолом таинственности, они повязаны кровью, сладостными пороками и дьявольской силой. То, что он должен был сделать, казалось элементарным: незаметно подойти к двери аптечного склада, откуда прекрасно просматривалась съемочная площадка, дождаться, когда каскадер Ухловский начнет выполнять свой ошеломляющий трюк, и нажать кнопку на маленьком брелочке. Вмонтированный в блок питания софита автомобильный замок мгновенно замкнет два провода. В аптеке, в которой будут подключены софиты, сработают предохранители. Все вокруг погрузится в темноту. И тогда…
«Ты ничем не рискуешь», – говорила Лена. При свече ее лицо казалось изрытым глубокими морщинами и шрамами. На ней была лишь тонкая ночная рубашка с глубоким вырезом. Почти полное отсутствие груди. Узкие костлявые плечи. Крепкие, рельефные мышцы на ногах. Она сидела напротив Некрасова, по-мужски широко раздвинув колени. Он видел, что на ней не было нижнего белья.
«Для тебя никакого риска. Я возьму на себя выполнение самого грязного. А ты будешь иметь такое алиби, которое не заставит тебя ни секунды переживать…»
Все было складно. Он соглашался, кивая, и поглядывал на подругу Лены. Коктейль горячими струями разливался по телу. Впереди смутными контурами маячило что-то притягательно-рискованное, что-то сладостно-запретное и много, очень много денег. Но он думал о ближайшей перспективе и складывал в уме, как им видится предстоящая ночь. Лямур де труа? А что, это здорово! Некрасов еще никогда не спал с двумя бабами сразу. Конечно, Лену без хорошей дозы спиртного назвать бабой очень трудно, зато ее подружка – просто лапочка… Он кивал и нетерпеливо ждал, когда закончится надоевший разговор, когда женщины лягут и пригласят его в свою постель. Лена плыла перед его глазами. Он смотрел на нее, ухмылялся и представлял, как легкий шелк соскользнет с ее мосластых плеч и он завалит, подомнет под себя ее сильное, гибкое тело, как грубо схватит ее за упругие ляжки, как начнет ее нежно насиловать, а подруга будет смотреть на их бесстыдство и ждать своей очереди… Но что ж он так опозорился? Наверное, джин сыграл с ним в догонялки. Некрасов, не дотянув до сеанса одновременной любви, отключился прямо в кресле, а проснулся утром на раскладушке…
Он остановился рядом с парапетом, посмотрел во влажную темноту, где падали, грохотали волны, и хлопнул ладонями по шершавому бетону. Все, пора взять себя в руки. Все будет хорошо. Сейчас он подойдет к Лене и скажет то, что должен сказать. В конце концов, этот шаг еще ничего не определяет. Она вполне могла обойтись без него, сама подойти к скалолазу и обо всем договориться. Значит, его, Некрасова, роль ничтожна.
Он шумно и резко выдохнул, легко перемахнул через парапет и пошел к пирсу. Галька скрежетала, цокала и хрустела под его ногами. Лена сидела к нему спиной. Она была одета в черное, плотно облегающее тело трико и потому была почти невидима на фоне аспидной поверхности моря. Гадина… Черная гадина!
Он замедлил шаги, с отвращением глядя на узкую спину, по которой пунктиром проходила цепочка позвонков, на плечи, покрытые коричневыми веснушками, родинками и розовыми прыщами. Он чувствовал, что страх перед этой женщиной опять начинает сковывать его волю… Нет, его не заставишь гладить эти плечи, словно скатерть с крошками от сухарей! Подобрать бы булыжник, замахнуться да размозжить эту прилизанную мышиную голову с торчащими, как у летучей мыши, ушами…
– Ну? – спросила Лена, не оборачиваясь. – Что ты имеешь мне сказать?
– За деньги он сделает все, – ответил Некрасов. Ему показалось, что голос его выдал и Лена догадается о его мыслях.
– Завтра утром он имеет время?
– Да, имеет.

5

Незаметно стемнело. Гера перестал различать буквы и захлопнул книгу. Перед его глазами плыл нескончаемый поток ног – коричневых, розовых, стройных, кривых, волосатых, бритых. Набережная представлялась ему подиумом. Он воображал себя главным рефери, которому дано определить лучшую модель. Отбор был жесточайшим, и глазу пока не за что зацепиться. Тонконогие цапли в тугих шортах напоминали участниц соревнований по ГТО. Экземпляры покрупнее, одетые в длинные сарафаны, – продавщиц бананов с мелкооптового рынка. Остальные не поддавались даже столь условной классификации.
Но Гера только в своем воображении так легко и непринужденно выбирал красивых девушек. В жизни все было по-другому. Он не умел знакомиться, потому что не знал, о чем надо говорить с незнакомой девушкой и как ей объяснить, что она ему нравится.
Гера сорвал с куста можжевельника зеленую угловатую шишку и надкусил ее. Язык сразу связало терпким соком. Он поморщился, сплюнул. Теперь его лицо точно отражало настроение. Третий сезон он работал в «Экстремтуре», созданном на базе спасательного отряда. Осенью это агентство приключенческого туризма прекращало свое существование и погружалось в спячку, а по весне, как медведь, пробуждалось и начинало развивать бурную активность. И третий сезон Гера собирался оставить эту непутевую коммерцию, но никак не мог вспомнить, что он еще умеет хорошо делать, кроме как лазать по горам.
Подошел сухой, выцветший от времени старичок. Сгорбился перед стендом, рассматривая фотографии. Больше всего ему понравился снимок девушки, болтающейся над пропастью на веревке. Он никак не мог оторвать от него глаз.
– Скажите, – тоном, предполагающим долгий и обстоятельный разговор, произнес он, – а какие вы даете гарантии?
– Никаких, – ответил Гера и зевнул.
– Как же так? – с видимым удовольствием возмутился старичок. – Вы приглашаете взобраться на скалу и снимаете с себя ответственность за жизнь клиентов? Это возмутительно! Это же бойня какая-то, а не отдых!
Потом Геру донимала немолодая женщина с сильным рыночным акцентом.
– А несчастные случаи были?.. Что? По желанию клиента?.. А в каком возрасте вы бы уже не советовали взбираться?.. В моем? Ну, вы просто-таки беспардонный!.. Я обожаю, страстно обожаю острые ощущения! Каждый день я тут хожу, смотрю на вас и просто-таки облизываюсь…
Все, клиентов сегодня не будет, подумал он безрадостно, но и не драматизируя слишком. Фирма платила ему по тому же принципу, по какому сутенеры рассчитывались с проститутками. Из шестидесяти баксов, которые клиент отстегивал за восхождение, Гера получал двадцать. Неплохо за три часа привычной и несложной работы. Но если в неделю выходило меньше трех восхождений, то в нем начинал угасать интерес к жизни. С холодного «Абрау-Дюрсо» он переходил на теплую разливную «Анапу», с осетровых шашлыков – на минтай и абрикосы и свободные вечера проводил не в прибрежных кафе, а на кухне у увядающей продавщицы ракушек Клары Семеновны.
Пискнули часы на руке. Девять ноль-ноль. На сегодня все, рабочий день подошел к концу. Итак, завтра у него «окно», желающих пощекотать нервы на трехсотметровой скальной стене Истукана не нашлось.
Он принялся разбирать стенд с фотографиями. Четыре отдельных щита закрепил на багажнике велосипеда, затолкал в рюкзачок книгу. В открытом кафе напротив красивая пара в белом заняла последний столик. Словно сами по себе перед ними появилась ваза с фруктами и серебряное ведерко с торчащей оттуда бутылкой шампанского. Официант порхал вокруг столика, как бабочка вокруг свечи. Не работа, а песня! Надо бросать горы и идти в официанты. Зачем ему фонарным столбом торчать здесь, терпеть насмешки пьяных дебилов, а потом надрываться на стене, если это не дает ему материального удовлетворения?
Допив пиво, которым его угостил увалень в шортах, Гера оседлал велосипед. Приятно не спеша покатить сквозь людской поток к железнодорожному вокзалу. Оттуда свернуть на парковую тропинку, проехать мимо шумной и скандальной забегаловки с чебуреками и дешевым вином, без тормозов спуститься по Каштановому бульвару и вместе с ветром подкатить к железным воротам спасательного отряда. Эта вечерняя прогулка на велосипеде была лучшей частью его рабочего дня. После нее он засыпал быстро и не видел снов.
Гера не успел нажать на педаль, как заметил стоящую напротив сухощавую молодую женщину в черных коротких лосинах, черной майке, с поясной сумкой на тонкой талии. Она пристально смотрела на него, будто изучала. Взгляд цепкий, но не тот, которым одаривают выпившие шлюшки. Интригующе, черт подери! Чем же он ее заинтересовал?
Сдержанным движением она взмахнула рукой, словно свободному такси. Подошла неторопливо. Походка пружинистая, легкая, скрывающая внутреннюю силу. Эта особа знает, что такое спорт.
– Все? – спросила женщина невыразительным приглушенным голосом, глядя на Геру близко посаженными темными глазами. – Сделал дело – и гуляй?
Могла бы произнести эту обрезанную пословицу шутливым тоном да в придачу улыбнуться. Ан нет. Лицо осталось неподвижным, словно вылепленным из хлебного мякиша и смазанным растительным маслом. Крупный нос – самая заметная деталь на лице. Стрижка короткая, на косой пробор. Более всего впечатляет ее лоб – по-мужски высокий и выпуклый, идеально гладкий, лишенный каких-либо изъянов. В общем, ее внешность не была отталкивающей, но назвать ее красивой нельзя ни при каких обстоятельствах. Даже философское мужское утверждение, что не бывает некрасивых женщин, а бывает мало водки, для этой особы не подходило.
– Вы интересуетесь восхождением на Истукан? – спросил Гера.
– Конечно. Я люблю горы… И еще – надо иметь возможность проверить себя…
Как бы приглашая следовать за ней, она медленно пошла вперед. Ее руки безостановочно играли с толстой серебряной цепочкой. Она вращалась перед ее лицом так быстро, будто это был винт самолета.
Гера с сомнением взглянул на женщину. Несет какую-то пургу. Но не пьяная, это точно. Хочет проверить себя…
Они прошли несколько десятков метров. Женщина остановилась в тени двух огромных, целеустремленных, как зенитно-ракетный комплекс, кипарисов. Теперь Гера вообще не видел ее лица. С ним разговаривала тень.
– Пойдем завтра с утра.
– Хорошо, – тотчас ответил Гера. Он еще не верил в удачу. – Лучше выйти в шесть, пока нежарко. Вы сможете подойти к стене в шесть часов утра?
– Сколько надо иметь времени, чтобы подняться к вершине?
Она как-то громоздко составляла вопросы, будто слова были кирпичами и ей приходилось разбирать целую кладку, чтобы найти подходящее слово. Проще было бы спросить: «Как быстро мы поднимемся?»
Гера научился льстить. Обыкновенный торгашеский трюк. Надо убедить клиента в том, что он редкий экземпляр, что он просто создан для скалолазания и Истукан плачет каменными слезами в ожидании такого клиента.
Он оценивающе, нарочито внимательно осмотрел фигуру женщины.
– Обычно я поднимаю клиента за четыре часа. Но с вашими данными, думаю, управимся за три.
Если бы она знала, что за три часа он запросто беременную корову наверх затащит!
– Тогда мы должны выйти в пять часов, – возразила тень.
Будто это имело принципиальное значение! Деньги, только деньги, и Геру можно заставить идти на вершину хоть ночью, хоть в дождь, хоть ногами вперед. Он нахмурил лоб, со смыслом посмотрел на часы. Надо же! Ей не надо объяснять, что эта немая пауза означает. Сунула руку в поясную сумку и протянула несколько смятых купюр.
– Это задаток. Потом ты будешь иметь такую же сумму.
И, ни слова не говоря больше, пошла по набережной. Он успел крикнуть ей вдогонку:
– В пять часов под скалой!
Услышала она его или нет? Еще некоторое время Гера провожал женщину взглядом, пока она не затерялась в праздной толпе. Разжал кулак, разгладил купюры и поднес их к глазам.
Нет, в официанты ему идти рано.
Она дала ему триста баксов.

6

В Москве шел проливной дождь, асфальт покрылся зеркальными пятнами луж, низкие серые тучи пригасили все яркие краски, и на бульваре стало как-то особенно уютно и мило, как бывает в дни тихой, еще не холодной осени.
Блинов припарковал машину у края тротуара и взял с заднего сиденья зонтик. Он не любил приглашать в машину посторонних людей. Для него машина, эта уютная шкатулка с кожаными сиденьями и тонированными стеклами, была частью жилища, тем недоступным для посторонних миром, где он чувствовал себя спокойно, в полной гармонии с аурой. Нечего им сидеть в машине. Они прогуляются по бульвару под зонтиками, там сейчас никого нет, воздух пахнет свежей зеленью, и они прекрасно обо всем договорятся.
Он взглянул на часы, затем в запотевшее окно и тотчас увидел его. Подняв воротник пиджака и втянув голову в плечи, через лужи лихо прыгал молодой человек. Он был невысокого роста, коренастый, прямо-таки квадратный, в ужасно стоптанных ботинках, начисто лишенных каблуков, в мятых черных брюках, забрызганных почти до колен. Лицо его было широким, безбровым, с крупными и грубыми чертами, словно у деревянного бюста, который скульптор еще не отшлифовал, не убрал шероховатости, словом, не довел до ума. Блинов мысленно так и назвал его – чурбанчик.
Мокрый, без зонта – ну что с ним делать? Придется разговаривать в машине. Блинов потянулся к двери, открыл ее, приглашая молодого человека в салон. И вот на сиденье плюхнулось нечто влажное, пахнущее мокрой псиной, и машина качнулась на рессорах. Блинов с тоской глянул на резиновый коврик, который мгновение назад был стерильным.