Демидова Светлана Твою беду руками разведу

Непонятно, почему они все ее бросают. Кажется, не уродина… Более того, все говорят, что она, Лера Максимова, очень приятная женщина. Да что там! Когда она ходит по улицам, постоянно ловит на себе заинтересованные взгляды мужчин. Вот, например, сегодня в метро два молодых человека, гораздо моложе ее, пытались познакомиться. Она, конечно, знакомиться с ними отказалась, но в принципе… В общем, в нее постоянно кто-нибудь влюбляется, а потом почему-то… воротит нос на сторону… Да, она сразу прикипает к тому, с кем начинает роман, всей кожей. И что? Неужели мужчинам неприятно, когда женщина их самозабвенно любит? Именно самозабвенно. Лера так устроена и не может иначе. Интрижки, легкий флирт — это не для нее. Ей важно любить до дрожи в коленках, когда для дорогого человека… все… хоть на смерть…
Первый раз она выскочила замуж совсем девчонкой. Они с одноклассником Романом Максимовым еле дождались восемнадцатилетия, чтобы расписаться. Очень скоро оба — и Лера, и Роман — поняли, что поторопились. Совместная семейная жизнь несла в себе не только радость обладания друг другом на законном супружеском ложе, но также массу проблем и взаимных обязательств друг перед другом. Они оба хорошо учились в школе и с ходу поступили в институты, причем в разные. Развеселая студенческая жизнь закружила каждого из них в своем водовороте. Но если Лера не позволяла себе расслабляться, вовремя выныривала и спешила домой, поскольку у нее была семья, то Роман очень быстро перестал себя этим утруждать. Он запросто мог не прийти ночевать, ссылаясь на мальчишники по разным поводам, начиная от успешно сданного зачета и заканчивая очередным выигрышем или проигрышем «Зенита», ярым фанатом которого являлся.
Скоро Лера сообразила, что мальчишники — на самом деле не такие уж и мальчишники, так как от супруга довольно часто стало неприлично и банально разить дешевыми духами, которых Лера никогда не употребляла. Какое-то время она еще пыталась вернуть загулявшего Максимова в семейное лоно, поскольку считала брачный союз священным и неколебимым, потом отчаялась и даже сама подала на развод. Кстати сказать, Роман Максимов оказался первым, но не единственным мужчиной, от которого она ушла сама, однако эти уходы только формально были ее собственным решением. Тот же Роман на самом деле уже давно считал свою жену абсолютно пустым местом, ничего не имел против развода, очень обрадовался ему и тут же с головой бросился в новые романтические приключения. После этого пренеприятного в своей жизни события Лера обзавелась периодически возобновляющейся бессонницей и подозрительным отношением к молодым людям. Еще долго в каждом симпатичном парне ей виделся потенциальный ловелас, обманщик и предатель.
Снова пересмотреть свои взгляды на представителей противоположного пола Лере пришлось, когда на последнем курсе института к ним в группу перевелся высокий и буйноволосый Саша Прокопенко. Девушки Лериной группы тут же накрасились ярче обыкновенного и даже с более высокими показателями сдали следующий по очереди экзамен, чтобы Саша имел возможность убедиться в их недюжинном интеллектуальном потенциале. Прокопенко выбрал Леру, которую старший преподаватель Барыкин завалил на зачете в назидание — студентка Максимова неверно реагировала на его томные взгляды и самые откровенные предложения все два года, пока он вел свой предмет, а потому, по мнению Барыкина, должна была наконец поплатиться за это. После зачета Лера горько рыдала по поводу обрушившейся на нее вопиющей несправедливости, забравшись на подоконник окна в самом конце институтского коридора, закрытая от прочих счастливых студентов стендом, на котором вывешивали всяческие объявления, а также списки отчисленных. Если бы Лера посмотрела на количество фамилий в тех списках, то убедилась бы, что ее жизнь вовсе не так черна, как ей показалось после барыкинской подлости.
Саша Прокопенко сумел не только отыскать Леру за стендом со списками, но и принес ей на подоконник булочку с маком и пакетик ананасового сока из студенческой столовки, подождал, пока она все это уничтожит, а после пригласил забыть о вопиющей несправедливости путем катания по Неве на речном трамвайчике. Лера бурно отказалась. Прокопенко настаивал на своем приглашении, особо напирая на то, что трамвайчики ходят последние дни ввиду окончания сезона и стоит поторопиться, чтобы успеть. Лера в ответ на его доводы утверждала, что этот трамвайный сезон в Питере далеко не последний и что в начале следующего сезона кататься будет куда приятнее, поскольку он начнется весной. Но Саша ее уговорил. Лера и сама не могла потом понять, на чем все-таки сломалась. Она очнулась на верхней открытой палубе речного трамвайчика, по которой гулял холодный осенний ветер и даже гонял по ней невесть как залетевшие желтые листья. Кроме них в нижнем салоне трамвайчика, закрытом пластиковыми окнами, жались друг к другу еще несколько любителей конца сезонной езды по рекам и каналам Северной Пальмиры.
На верхней палубе Лера с Сашей были одни. Ветер задувал с такой силой, что молодой человек, организовавший девушке столь сомнительное развлечение, вынужден был распахнуть свою куртку, чтобы помимо собственной персоны постараться спрятать в ее недра еще и мгновенно замерзшую Леру. Она была до того худенькой, что самым замечательным образом поместилась рядом с ним в его куртке. Такое тесное соседство в довольно маленьком объеме привело к тому, что Саша вынужден был тыкаться носом в щеку девушки, когда хотел что-нибудь сказать. А говорил он довольно много, чтобы тыкаться как можно чаще. В конце концов Лера почувствовала, что очередной тычок произошел уже не носом, а горячими Сашиными губами, и сделала вид, что не заметила этого. Он поцеловал ее еще раз более длительно, потом еще и еще, а потом они уже запойно целовались на холодном ветру под сопровождение несущегося из динамика монотонного рассказа экскурсовода о каналах и мостах, под которыми проезжали.
Они сразу стали жить вместе в крошечной комнате, которую Саша снимал в коммуналке на Суворовском проспекте. Обжегшись на Максимове, Лера старательно не помышляла о замужестве. Прокопенко, судя по всему, жениться тоже не торопился, а потому их друг в друге все устраивало. Правда, очень скоро Лера поняла, что внезапно вспыхнувшая на холодном осеннем ветру страсть начала в ней перерождаться в самую настоящую горячую любовь. Как только она позволила себе объявить об этом Саше, он заметно спал с лица. Похоже, любовь в его планы не входила. Лера убеждала себя, что это не страшно, что Саша просто еще не знает, как сильно и красиво она станет его любить, а когда поймет, насколько проявления ее любви прекрасны, не сможет не откликнуться. И Лера очертя голову бросилась свою любовь проявлять. Но чем радостнее она встречала его вечерами с работы, чем нежнее обнимала, чем прилежнее готовила еду, чем красивее сервировала стол и чем чаще преподносила трогательные сюрпризы, тем мрачнее становился Прокопенко. Судя по всему, его устраивал тот несколько богемный образ жизни, который они с Лерой вели поначалу. Ему нравилось, когда по вечерам у них тусовались гости, когда рекой лилось дешевое вино, а в клубах сизого сигаретного дыма его приятели целовались со случайными девчонками. Лера сначала отвадила случайных девчонок, потом запретила курить в комнате и выставила приятелям Саши ультиматум, потребовав прекратить отсыпаться у них с перепоя.
— Ты не имеешь права командовать моими друзьями! — резко сказал ей Саша, когда следующая же вечеринка прошла сдержаннее, чем всегда, и была свернута быстрее обыкновенного.
— Мне казалось, что друзья у нас с тобой общие, — ответила ему чистую правду Лера, поскольку почти со всеми тусовщиками они вместе учились в институте.
— И тем не менее нечего руководить тем, когда им приходить и что делать… на моей жилплощади.
— Но, Саша, жилплощадь у нас ведь тоже общая…
— Тебя никто не заставляет тут жить, раз уж так не нравится!
Лера с удивлением посмотрела на своего возлюбленного. Его лицо дышало такой лютой неприязнью, что она вынуждена была спросить:
— Ты что, разлюбил меня, Саша?
— Почему сразу разлюбил? — крикнул он и пнул ногой стул, который услужливо опрокинулся на пол. — Просто мне не нравится, когда мое мнение в моем собственном доме уже не играет никакой роли!
— Конечно же, оно играет, Саша! Не преувеличивай, пожалуйста!
Она бросилась к нему с поцелуями, которые он сначала никак не хотел принимать, а потом все же сдался, принял, и они провели вдвоем упоительный вечер. Последний. Последний упоительный.
Их отношения накалялись все больше и больше. Чем больше Лера старалась угодить Прокопенко, тем раздражительней он становился. Однажды ею был обнаружен в помойном ведре брелок в виде забавной собачонки, который Лера недавно подарила Саше. Пришлось сделать вид, что она не видела этого. Но, когда он разбросал по комнате стопку только что выглаженного белья, еще пахнущего утюгом, Лера потребовала объяснений.
— Объяснений хочешь? — крикнул он. — Да пожалуйста! Сама напросилась! Я не могу больше так жить, ясно?
— Как? — очень спокойно спросила Лера.
— А так! Как престарелая супружеская пара: когда все вдвоем, вдвоем, когда тарелочки, вилочки… бантики какие-то… стопочки стираного бельишка…
— Чем тебе не угодило стираное бельишко? — спросила она, хотя уже все поняла.
— А всем! Я еще молодой и хочу пожить свободной жизнью! Захотел — постирал, а не захотел — надел грязное. Захотел — погладил, а захотел — нарочно смял. Захотел — на тарелке поел, а заленился — так и на газетке сойдет. И чтобы никто мне не указывал, что делать и как принимать друзей! Хотят приводить сюда своих девок — пусть приводят. Хотят спать на моем диване и курить в постели — на здоровье. Здесь я командую парадом! Ясно?
— Ясно, — все так же спокойно ответила Лера и вытащила из шкафа свою дорожную сумку, в которой перевезла к нему свой нехитрый гардероб.
— И что же тебе ясно? — настороженно спросил он.
Лера уловила в его голосе надежду на то, что прямо сейчас все его неприятности и кончатся. И решила его не разочаровывать. Она не стала отвечать на его вопрос, молча сложила в сумку свои вещи и пошла в коридор.
— То есть ты уходишь? — выкрикнул Прокопенко, выскочив за ней из комнаты и намеренно напирая на слово «ты».
Лера опять его не разочаровала, спасла его от необходимости отказывать ей от дома. Она напоследок ему улыбнулась и сказала:
— Да, Саша. Я ухожу. Сама. Прощай. Ешь на газетке и кури в постели!
Он ее не остановил. Плакать Лера начала дома, когда уже объявила родителям, что снова будет жить с ними, когда разложила по шкафам вещи и заперлась в своей комнате на задвижку. Она плакала и пыталась понять, что сделала не так. Выходило, что все так. Просто она Сашу полюбила, а он ее нет. Он согласен был с ней жить, как с сожительницей, как с партнершей по сексу, но тесные семейные отношения его не устраивали.
После второй своей неудачи Лера сначала вообще зареклась иметь дело с мужчинами. Потом сделала себе поблажку. Дело с ними иметь можно, если захочется, но не влюбляться до одурения или хотя бы не демонстрировать им высокую степень своего чувства. Как решила, так и сделала. Когда к ней очередной раз «подлетел на вороных» интересный мужчина, а именно новый начальник соседнего отдела (Лера уже закончила институт и начала работать), она все-таки стала с ним встречаться. А через пару месяцев Дмитрий Сергеевич даже переехал к ней в однокомнатную квартиру, которую своей единственной дочери помогли купить родители.
Но, как ни старалась Лера держать себя в узде, в самом скором времени она все-таки влюбилась в Диму по уши, как ранее в Романа Максимова, а потом в Сашу Прокопенко. Осознав, что процесс опять пошел независимо от ее воли и желания, Лера постаралась не демонстрировать Диме свою пламенную любовь, но тот каким-то непостижимым образом о ней все равно догадался.
— Лера! Только без экзальтации! — не раз говаривал ей Дима, когда она целовала его, приехавшего, скажем, из командировки.
Лере казалось, что никакой экзальтации с ее стороны не было и в помине, но ему со стороны, наверное, было виднее. В общем, все опять покатилось по накатанной схеме: Лера любила, а Дмитрий Сергеевич снисходительно принимал ее любовь. Иногда он поощрял ее дорогими подарками, но чаще был недоволен восторженными проявлениями ее чувства. Однажды Дима заявил, что устал от ее собачьей преданности, что такой внешне интересной особе, как Лера, негоже, как он выразился, продавать себя за рубль двадцать, и что им надо некоторое время пожить раздельно, чтобы все осознать, взвесить, а после произведения названных несложных операций принять единственно правильное решение. Лера моментально догадалась, что «некоторое время» — это навсегда, и тут же приняла единственно правильное решение: постараться забыть Диму как можно скорее. Разумеется, «как можно скорее» — не удалось, тем более что они с ним постоянно встречались на работе, а через некоторое (довольно непродолжительное) время Дима стал ходить по общим коридорам еще и под ручку с юной и очаровательной Любочкой из планового отдела.
Лера долго плакала в подушку и размышляла о собственной ущербности. Ну почему она такая? Зачем ей непременно надо втрескиваться в своих мужчин до мокрых подмышек? Почему нельзя жить спокойно? И неужели ей, Лере, все равно, кого так горячо обожать: Рому Максимова, Прокопенко или Дмитрия Сергеевича? Выходит, она такая вот примитивная самка — кто к ней ни подвалит, в того она и влюбится? А ведь у других-то женщин все получается! Уже почти все ее подруги замужем, у многих — дети, а она никак не может устроить свою судьбу…
— Ты, Лерка, не тех выбираешь, — сказала ей умудренная опытом подруга Наташка, которая за время Лериных мытарств и терзаний уже успела выскочить замуж в третий раз и завести второго ребенка.
— Ой! Уж кто бы молчал, Наташка, так это ты! — отмахнулась от нее Лера. — Сама ни с кем ужиться не можешь, а туда же: меня поучаешь.
— Так это ж я от своих мужиков отказываюсь, а не они от меня! Понимать же надо разницу! Я тебе говорю: не надо ждать милостей от природы, надо брать их самой голыми руками.
— Милости?
— Да не милости, а мужиков! Не надо ждать, пока кто-нибудь на тебя обратит внимание. Выбери сама подходящего мужичка и начни на него атаку.
— Нет, Наташка, я так не умею, — покачала головой Лера.
— Сумеешь, коли припрет… А тебя, по-моему, давно приперло. И выбирать надо не таких красавчиков, как все твои Ромочки с Димочками, а нормальных и надежных, чтобы не ты их облизывала, а они тебя.
— Ну и где же ты мне посоветуешь таких искать?
— Не в нашем отделе, это уж точно! И не в Эрмитаже с Русским музеем! Не поленись — сходи на производство. Там на станках такие отличные ребята работают: нипочем от себя потом не отдерешь. Ноги тебе мыть будут и воду пить!
— И о чем же я, Наташка, с ними говорить буду? О фрезерных и сверлильных станках?
— Ну и поговоришь — не развалишься. Инженер ты или кто?
— Мне же неинтересно о станках!
— А совместная счастливая жизнь, милая моя, в том и заключается, чтобы говорить с мужем, например, о прелестях подледного лова рыбы, хотя на самом деле очень хочется переломить его чертовы удочки об колено.
— И ты, что ж, говоришь о подледном лове? — удивилась Лера.
— Представь себе, — довольно грустно ответила ей Наташка.
После разговора с подругой Лера надолго задумалась. Нет, она не Наташка. У нее такой вариант не пройдет. Ее мужчины не ловили рыбу зимой из-подо льда, но она всегда старалась жить их интересами. Однако ничего хорошего из ее растворения в их интересах не вышло, их это только раздражало. Не права Наташка. Имеется какой-то другой секрет счастливой совместной жизни с мужчиной. Видно, и подруга о нем не догадывается, иначе не разводилась бы как ненормальная.
На ловлю подходящих мужчин не из-подо льда, а от фрезерно-сверлильных станков Лера так и не пошла. Не потому, что уж вовсе не надеялась кого-то достойного там отловить, а потому, что совершенно неожиданно опять сама попалась в сети. Поскольку вариант с сокрытием собственных чувств был уже пройден, Лера решила им, то есть сокрытием, больше не утруждаться, а наоборот, отпустила себя на волю. Она будет любить и вести себя так, как ей подсказывает сердце. А если этот человек тоже от нее откажется, значит, судьба у нее, Леры, такая. Надо принимать ее подарки с радостью, а удары — со стойкостью и гордо поднятой головой.
Исходя из принятого решения и подчиняясь только велению собственного сердца, Лера влюбилась в Андрея Шаповалова (очередной раз до умопомрачения) и не стала от него ничего скрывать. Ей даже казалось, что слово «влюбилась» несколько неточно обозначает ее чувства к нему. Она полюбила. Да, смертельно! Ей хотелось верить, что и он ее любит с той же силой. Лера собиралась за него замуж. Андрей, правда, руку и сердце ей не предлагал, но она очень надеялась, что предложит… не сегодня завтра. И вот тебе на… Он не звонил несколько дней, хотя обещал позвонить еще в прошлый понедельник. На дворе был уже четверг, а телефон вызывающе молчал. Лера не выдержала и позвонила Шаповалову сама. Андрей покряхтел в трубку, как дряхлый дед, и сказал:
— Прости, что так получилось, но я полюбил другую женщину…
Лера хотела уточнить, насколько сильно он полюбил и что это за женщина, но Андрей уже положил трубку. Она снова набрала его номер, но он больше трубку не снял. До чего же все-таки отвратительная штука — АОН… Лера позвонила на мобильник, но Шаповалов, видимо, предусмотрительно выключил и его.
Конечно, Лера уже заметила, что начала иногда раздражать Андрея. А если честно, то не иногда, а довольно часто. Более того, его раздражение давно перестало быть стабильным. Оно, как и в предыдущих случаях, стало расти прямо пропорционально силе проявления любви с ее стороны. Андрей в отличие от других мужчин Леры подобрал ей прозвище — называл ее Душечкой. Эта чеховская героиня была ему ненавистна, будто являлась воплощением женского зла. «Мы с Ванечкой… мы с Васечкой…» — раздраженно цедил сквозь зубы Андрей, когда Лера сообщала по телефону Наташке, что они с Андрюшей непременно будут на ее дне рождения.
— А что, мне надо было сказать, что я приеду одна? — допытывалась у него Лера.
Андрей кривился и зло отвечал:
— Ну почему непременно надо произносить: «Мы с Андрюшей…»? Неужели нельзя просто сказать: «Мы придем» — и все? Местоимение «мы» говорит само за себя!
— Тебе неприятно собственное имя?
— Мне неприятно, что ты квохчешь над моим именем, как курица! И вообще, меня злит, когда ты твердишь прописные истины, вроде того, что «Волга впадает в Каспийское море, а лошади кушают овес и сено»!
— Андрей, тебе надо поменьше читать Чехова.
— Да этот Чехов у меня вот где! — отвечал он и резко проводил ребром ладони по шее.
Теперь Андрей Шаповалов полюбил другую. Видимо, как Дима, молоденькую и хорошенькую, вроде Любочки из планового отдела. Интересно, с героиней какого классика он сравнивает свою новую возлюбленную? А может быть, ему нравятся не столько молоденькие, сколько демонические женщины… роковые… независимые и раскрепощенные… Эти женщины в ответ на приглашение наверняка говорят подруге: «Приду и, может быть, захвачу с собой кое-кого…» В общем, не «Мы с Ванечкой… мы с Васечкой…», а я кое с кем.
На следующий же день Лера увидела Андрея на Невском проспекте с его новой женщиной. Они молча шли под руку, будто семейная пара на заслуженном отдыхе, будто бы уже давным-давно наговорились на сто лет вперед. Женщина была не слишком юной. Лет тридцати. В ней не было ничего инфернально-рокового: очень светлая блондинка с незапоминающимся, невыразительным лицом в сером пальто колокольчиком. Лера еле донесла свои слезы до дома. Они полились из глаз неудержимым потоком, стоило ей только выйти из лифта и зафиксировать взглядом пустую лестничную площадку. Когда никто не видит, плакать можно. Особенно сладко плакать в пустой квартире, где никто не беспокоит. Где пусто. Где остались Андреева зубная щетка, его же разношенные шлепанцы-вьетнамки и куча газет на журнальном столике.
И чем же эта женщина лучше ее, Леры? Шаповалов на деле оказался любителем блондинок? Конечно, Лерины волосы по сравнению с кудрями той женщины слишком темные, но зато длиннее и явно более густы. Да и пальто… Лера никогда не надела бы такое ужасное пальто вне всякой моды. Она, Лера, сейчас, поздней осенью, носит стильную замшевую курточку, отороченную черным каракулем, и такую же шапочку, выполненную в форме колониального шлема. И губы она красит не блекло-розовой помадой, а ярко-красной, что здорово смотрится на фоне черного меха.
Стоило Лере подумать о красном на фоне черного, как сердце у нее дрогнуло и из глаз с новой силой полились слезы. Она вдруг поняла, что Андрей действительно полюбил ту женщину, а в нее, Леру, был всего лишь влюблен. То есть не столько даже в саму Леру, сколько в ее яркость и стильность. А вот блеклогубую блондинку он полюбил. Похоже, его абсолютно не заботит, что ее пальто давно вышло из моды, а на голове — нечто вроде перманента, подобного тому, который до сих пор регулярно делает себе Лерина мама. Вполне возможно, что новая женщина тоже говорит: «Мы с Андрюшей…», но это его нисколько не раздражает, а наоборот, приятно. Может быть, он и сам теперь говорит: «Мы с Таней…» Или с Олей… Или с Людмилой… Интересно, как ее зовут? Хорошо бы Феодулией или Пистимеей…
На носу были выходные, которые Лера впервые за полтора года должна была провести без Андрея. Два дня полного одиночества настолько страшили ее, что в пятницу после работы она зашла в театральную кассу и взяла билет на первый же попавшийся спектакль. Лера тут же у кассы забыла его название, потому что важным был не сам спектакль, а возможность провести субботний вечер в большом коллективе.
Утром Лера поднялась с постели как могла позднее, вяло позавтракала и занялась собой. Она собиралась в театр так, как стоило бы собираться на бал, от успеха на котором зависела бы вся оставшаяся жизнь. Для начала она довольно долго расслаблялась в ванне, добавив в воду душистое лавандовое масло, потом сделала питательную маску на лицо и декольте, хотя вовсе не собиралась открывать плечи и сильно обнажать грудь. Затем маникюр был сделан, а также и педикюр. Так… заодно…
Когда лак высох, Лера решила, что пришла пора пообедать. Есть ей совершенно не хотелось, но обедом можно было убить еще около часа, если не торопиться и делать на каждый кусок не меньше двадцати жевательных движений. С трудом влив в себя тарелку куриного супчика, в котором особенно нечего было жевать, Лера поняла, что часа за едой не протянет. Убрав обратно в холодильник масло и сыр, к которым так и не смогла притронуться, она принялась за прическу. Для театра подходил парадный вариант, и Лера завила длинные густые волосы в крутые крупные кольца. После этого пора было переходить к лицу, и она перешла. На веки положила серебристые перламутровые тени, на нижние — темно-серые, растушеванные так, будто ресницы отбрасывают густую тень. На кожу — бежевый тон, на скулы — чуть-чуть румян в тон винно-красным блестящим губам, на которые Лера всегда делала главный акцент.
Теперь украшения. К серебристым теням и перламутру маникюра — только серебро. В качестве контраста к круто завитым кудрям — гладкие удлиненные пластинки серег. Такой же перстень, с длинной гладкой серебряной пластинкой, в углу которой сверкает крохотный фианитик, граненный под бриллиант. На запястья — три серебряных браслета: два на правую руку и один на левую.
Ничего, кроме черных брюк, Лера не носила, а потому главным в ее одежде всегда был верх. В театр она решила надеть маленькую узкую и тоже черную блузочку, обтягивающую ее, как корсет. Сверху она задрапируется черно-красным палантином, заколов его у плеча серебряной заколкой, составляющей с серьгами и перстнем единый гарнитур. Дополнят образ сапоги на высоченной шпильке и узкая сумочка-ридикюль на длинном тонком ремешке.
Лера уже была абсолютно готова на выход, а до спектакля оставалось еще целых два с половиной часа. Можно, правда, идти нога за ногу, посетить по пути пару торговых точек с одеждой и парфюмерией, потом поторчать на остановке возле киоска с яркими журналами, пропустив несколько троллейбусов, которые идут к метро… Да, пожалуй, она так и сделает. Не нервничать же дома!
Лера надела свою замшевую курточку, вместо каракулевого шлема накинула на голову черно-красный палантин, которым в театре красиво задрапирует плечи, и вышла из дома. Она, как и планировала, зашла в магазин модной одежды и даже присмотрела себе джемперок, который можно будет купить с получки. В парфюмерном магазине купила тюбик ярко-красной помады, поскольку старая была уже ополовинена. На троллейбусной остановке Лера с пристрастием осмотрела обложки всех глянцевых журналов, выставленных в витринах киоска периодической печати, очередной раз подивилась идиотизму рекламных слоганов и действительно пропустила несколько троллейбусов. И все же, как ни старалась, появилась в Александринке аж за сорок минут до начала спектакля. Так и не удосужившись узнать название спектакля, Лера, которая наконец по-настоящему проголодалась, сразу прошла в буфет, где заказала себе три бутерброда с красной рыбой, пирожное и два кофе. Еды как раз на сорок минут, если откусывать маленькими кусочками, просчитывать жевательные движения и при этом еще разглядывать зал кафе и его посетителей.