Весна. Лето. 2208 год
Черная птица сидела на сухой ветке дерева и внимательно следила за человеком внизу. Человек полз по заледеневшим камням и хрипло выкрикивал:
– Желтый – семьсот пятнадцать! Желтый – семьсот шестнадцать! Желтый – семьсот семнадцать!
Строго говоря, существо на ветке не было птицей, хотя и умело летать. Крохотное звенышко в биологической цепочке Медеи. Мелкий падальщик, прозванный людьми крылозубом. Длинная голая шея, узкая пасть с острыми зубами, перепончатые крылья, покрытые жесткой блестящей шерстью.
Впрочем, тот, кто извивался сейчас под деревом, тоже не был живым человеком. В нем поселилась болезнь, которая уже убила его. Крылозуб повернул плоскую голову, расправил крылья и громко каркнул, показав бледный розовый язык. Человек замер, потом перевернулся на бок, с трудом вытащил из-под себя грязный меч и погрозил им сидящей на ветке твари. Слезящиеся глаза на мокром лице бессмысленно блуждали, обметанные губы шевелились, выталкивая в морозный воздух слова:
– Я… дойду! Все равно… дойду!..
Крылозуб знал, что будет дальше. Через некоторое время тело внизу перестанет шевелиться. Тогда он слетит к нему, выгрызет в боку дыру и залезет внутрь, в теплую брюшину. Там он отложит личинку, обильно покроет ее пометом и улетит прочь. Содержащиеся в помете бактерии примутся разлагать плоть, создавая для личинки питательную массу. Когда придет тепло, личинка окуклится и через несколько дней из кокона выберется молодой крылозуб. Он доест то, что останется к тому моменту от человека, и начнет самостоятельную жизнь.
Крылозуб сложил крылья и потоптался когтистыми лапами по ветке, устраиваясь поудобнее. Ждать оставалось недолго…

* * *

«Красный – двести тридцать семь, красный – двести тридцать восемь, красный – двести тридцать девять…» Джошуа Гиббсон, а по-простому Джош Длинная Нога, привычно считал шаги, время от времени поглядывая по сторонам. Когда счет дойдет до тысячи, он передвинет красный камень на первом шнуре за узел и начнет по новой: «оранжевый – один, оранжевый – два…»
На первом шнуре камней всего пять, и когда все они перекочуют за узел, придет время передвинуть один из белых камней, что нанизаны на второй шнур. Белый камень – пять тысяч шагов. За день посланник должен пройти не менее тридцати белых, иначе он не успеет к сроку и с позором покинет гильдию. Но Джошу это не грозит. Он делает за день тридцать три, иногда тридцать четыре камня, а его личный рекорд – сорок один – в гильдии превзошли немногие.
В этот раз Джош экономил силы. Старейшины отправили его в Фербис, а до него три сотни белых камней. Это никак не меньше девяти дней хода, да и то при условии, что посланника ничего не задержит в пути.
В этой части материка совсем нет дорог, лишь редкие тропы, по которым ходят охотники, паломники, пастухи и посланники. Тропы извилисты, они огибают пустынные безводные места, лежат в стороне от нагретых солнцем скал, гиблых солончаков и глубоких оврагов. Кое-где Джошу приходится бросать тропу и идти напрямик, чтобы сократить путь. Дорогу в Фербис он знает хорошо – бывал там раз десять. Но Медея – непредсказуемая планета, и всякий раз, сходя с тропы, Джош натягивал на лук тетиву и проверял, легко ли вынимается из кольца узкий меч-звенч.
Когда старейшины призвали его, Джош удивился той мрачности, которая царила в Большом Зале ратуши Горной республики. Впрочем, он не задал ни единого вопроса – так велит устав гильдии, а старейшины были немногословны. Лишь старик Мак-Даун, грузный, седой и косматый, как белый медведь, пробурчал, вручая Джошу запечатанный тубус: «Это очень важно. Будь быстр и осторожен».
И вот он уже второй день в пути. Помимо кожаного тубуса на поясе, плаща, звенча, лука за спиной и легкого ранца, в котором хранится вяленое мясо и баклага с водой, Джош не взял с собой ничего, что могло бы стать обузой в дороге.
«Красный девятьсот девяносто семь, красный – девятьсот девяносто восемь, красный – девятьсот девяносто девять…»
Джош шумно выдохнул и на следующем шаге перекинул камень за узел, взявшись левой рукой за другой, выкрашенный в оранжевый цвет.
Посланники ходят по планете особым, «скорым шагом», широко ставя ноги. Искусству «скорого шага» нужно учиться. Главное тут – держать дыхание и ритм. Три шага – вдох, три – выдох. Но при этом обращать внимание на то, как ты дышишь, нельзя, это сбивает с ноги. Настоящий посланник не контролирует дыхательный процесс, он всегда дышит правильно. Это рефлекс. Так дышат животные. Посланник тоже в чем-то животное, очень функциональное и надежное.
Миновав неглубокую лощину, поросшую кустарником, Джош поднялся по склону на каменистый холм и привычно огляделся. Вокруг лежала унылая рыжая равнина, кое-где поросшая чахлыми деревцами. На юге громоздились фиолетовые вершины Экваториального хребта, а там, куда держал свой путь Джош, сквозь дрожащее полуденное марево угадывались округлые силуэты Лежачих камней.
Удовлетворенно кивнув самому себе – мол, все идет нормально, посланник на ходу кинул в рот крупинку серой соли и сделал три глотка из баклаги. Три глотка – именно столько ему достаточно, чтобы восполнить потерю жидкости. Можно, конечно, выпить и больше, но лишняя вода тут же выйдет наружу потом. У каждого посланника своя норма. Сморщенный, коричневокожий Текола пьет пять глотков, но – один раз в день. Высокий бородатый Онсон, наоборот, делает по глотку через каждый белый камень. Джош пьет по три глотка четыре раза в день. Это его норма. Усмехнувшись, он сунул баклагу в ранец и снова зашептал: «Оранжевый – пятьсот семьдесят семь, оранжевый – пятьсот семьдесят восемь, оранжевый – пятьсот семьдесят девять…»
Утро следующего дня Джош встретил на западном склоне Лежачих камней. Он проспал отмеренные самому себе семь часов и пробудился с первыми лучами восходящей Зоряной звезды Эос. Пробудился – и сразу понял, что болен.
Недомогание Джош ощутил еще вчера, но тогда он решил, что просто перегрелся в пути. Такое часто бывает у посланников – целый день на жаре, под палящими лучами светила. Но когда Джош расстегнул куртку и увидел пятна, то вздрогнул, а по спине пробежал холодок.
Болезнь эта впервые заявила о себе где-то полгода назад. Первой заболела пожилая женщина из Нижнего Загорья. Она занималась сбором трав и кореньев на лесистых склонах приречных холмов, отсутствуя иной раз по два-три дня. Вернувшись из очередного похода, старушка слегла с легкой лихорадкой. Родственники, решив, что это обычная простуда, не стали обращаться в гильдию лекарей. Они рачительно рассудили, что смогут обойтись домашними средствами, тем более в доме больной всяких лекарственных травок было в избытке.
Не обошлись. На второй день женщина покрылась темными фестончатыми пятнами, на четвертый у нее началась сильная рвота и судороги. К полуночи пятого дня несчастную начали мучить галлюцинации, а на теле открылись кровоточащие язвы. Перепуганная родня наконец-то обратилась к лекарю, но было уже поздно – больная потеряла сознание и, не приходя в себя, поутру скончалась.
Ее похоронили за мостом, на новом кладбище. Постепенно все забыли о случившемся, но прошел месяц, и зловещие пятна выступили у всех, посещавших старушку. В дело вмешались старейшины. По указу совета в поселении установили карантин, больных изолировали. Лучшие медики гильдии занялись лечением болезни, используя все доступные методы и препараты. Оказалось, что страшный недуг не так уж и страшен – если сделать заболевшему человеку инъекцию «комплекса номер четыре», универсальной вакцины из числа «старых лекарств», тех, что привезли с далекой Земли.
Эпидемии удалось избежать, но то тут, то там время от времени возникали новые очаги болезни, прозванной «пятнухой». В принципе люди не боялись ее – своевременная терапия «старыми лекарствами» гарантировала излечение. И лишь немногие понимали: когда «старые лекарства» закончатся, «пятнуха» придет в каждый дом…
Джош разделся, внимательно оглядел себя и нахмурился. Похожие на кляксы пятна покрывали торс, ноги и руки. Чистыми оставались лишь ступни, кисти, шея и лицо. «Пятнуха». Он в пути третий день. Нужно возвращаться. Возвращаться, иначе ему конец.
И тут же в ушах зазвучали слова присяги, которую давал каждый неофит, вступающий в гильдию посланников: «Клянусь жизнью и честью, что не пожалею сил и здоровья, чтобы доставить врученное мне послание. В случае же явной угрозы моей жизни обязуюсь не передавать послания третьим лицам и в кратчайший срок вернуть его отправителю. В бегстве нет стыда. Стыд есть в трусости».
Глухо выругавшись, Джош начал одеваться. Его душил гнев. За спиной треть дороги! Три дня пути, три трудных дня по безводным равнинам – и все насмарку. Придется возвращаться, и еще не известно, в каком состоянии он дойдет до Загорья. Впрочем, плевать. Времени у него хоть и в обрез, но вполне достаточно. Лук, плащ и мясо можно бросить, взять только звенч и воду. Спать по три часа. Идти по сорок камней в день. Тогда он гарантированно не оставит маленького Марка и белокурую Марту сиротами и не сделает Лиз вдовой. Просто надо поторопиться. Поспешить. «В случае явной угрозы жизни…»
– Тот самый случай! – вслух произнес Джош и удивился тому, как необычно, хрипло и отрывисто прозвучали слова.
Тени от Лежачих камней стали сиреневыми – светило поднялось над зубчатой линией далеких гор. Северо-восточный ветер тоненько посвистывал в ветках кустов. Он принес с собой сладковатый цветочный запах. Джош знал – там, куда изначально лежал его путь, в предгорьях, есть целые поля цветов, желтых, как камень на его первом шнуре. Если идти краем такого поля, то от одуряющего аромата начинает кружиться голова, но зато прибывает сил и отлетают дурные мысли. Обычно Джош срывал несколько цветов и приносил их домой, жене. В этот раз такого не будет. Зато он останется жив.
С этой мыслью Джош сложил под скалой, у которой ночевал, ненужное снаряжение и скорым шагом двинулся обратно. Его кожаным сандалиям с семислойной подошвой не суждено истереться до дыр. Никто в гильдии, никто в поселении не скажет ему дурного слова, никто не посмотрит косо. Разве что старик Мак-Даун… Он старейшина. Он сказал: «Это очень важно». Но он уже совсем дряхлый и скоро умрет. А Джош болен. Джош ни в чем не виноват. «Это очень важно». Очень важно. Важно.
Проклятая «пятнуха»!
Джош остановился и закашлялся. Он никогда не останавливался «на маршруте». У него никогда не сбивалось дыхание. И вот – случилось. На душе скребли кошки. Джош понимал, что делает все правильно, но где-то глубоко в душе росло и крепло убеждение – происходит что-то страшное и непоправимое…
– Это просто болезнь! – громко сказал Джош и снова удивился, насколько непривычно звучит его голос – будто бы говорит другой человек.
Он опять пошел, считая камни. На время ему удалось отвлечься от мыслей, войти в ритм и успокоиться. Пыльная тропа ложилась под ноги, бирюзовое небо висело над головой, в такт шагам качались вершины гор.
На зеленом камне в душу вновь закрались сомнения. Что в послании? Почему Мак-Даун нарушил обычный ритуал отправки посланника и сказал: «Это очень важно». Разве все предыдущие послания, которые носили Джош и другие, были не важными?
Ко всему прочему Джоша начало знобить, в горле пересохло. Судорожно сглотнув, он остановился и сел на теплый камень. Пот ел глаза, стук сердца отдавался в ушах барабанным боем. Вытащив баклагу, Джош хотел сделать положенных три глотка, но, ощутив во рту вкус воды, едва удержался, чтобы не выпить все.
Светило припекало. Ветер окреп и мягко толкал в спину. Стало жарко, и Джош расстегнул куртку, мягкую и легкую куртку из тонко выделанной кожи прыгуна. Взгляд против воли остановился на пятнах, темнеющих на животе. Джош клацнул зубами. Внезапный озноб скрутил его, в висках заломило, перед глазами поплыли цветные круги.
Он снова вспомнил клятву: «Клянусь рассудком и судьбою, что никогда, ни при каких обстоятельствах, не вскрою печать и не ознакомлюсь с содержанием послания, а равно не допущу до этого третьих лиц». Джош поежился, отстегнул кожаный цилиндр тубуса и повертел его в руках. Два переплетенных ремешка, алая печать с гербовым оттиском, пергаментный лоскут с выколотой надписью: «Получатель: лично в руки Государственному канцлеру».
Джош понимал – он не просто может, он обязан вернуться. Но сомнения в верности такого решения, появившиеся у него утром, сейчас не просто окрепли, они переросли в уверенность: послание нужно доставить. Доставить во что бы то ни стало.
Время шло. Джошу казалось, что он слышит, как частицы времени проносятся сквозь и мимо него, улетая в вечность. Нужен был последний довод, та самая соломинка уверенности, которая бы сломала спину верблюду сомнения. Вдали тонко завыл песчаный шакал. Сломав печать, Джош дрожащими пальцами принялся расшнуровывать тубус. Послание он перечел трижды, прежде чем осознал, что в нем написано.
«Неизвестное эндемичное заболевание… первая стадия… пятна по всему телу… вторая стадия… летальный исход… особенно тяжело переносится пожилыми и детьми… буквально вчера выявлены ранние признаки болезни… выборочно осмотрены представители различных слоев… тотальное поражение всего населения… эпидемия… запасы лекарственных препаратов не позволяют спасти и третьей части… опасность распространения… посланник, возможно, инфицирован… всем, вступившим в контакт… универсальная вакцина… через два месяца спасать будет некого». Число и подпись.
Сунув листок с посланием обратно в тубус, Джош тщательно зашнуровал его, поднялся и расправил плечи. Ветер, словно обрадовавшись, налетел, запорошил горькой пылью глаза, сорвал шляпу. От выступивших слез все вокруг на мгновение расплылось в одно большое разноцветное пятно, и вдруг Джош явственно увидел в этом пятне Лиз, Марту и Марка. Они смотрели на него и улыбались…
Спустя три дня он пришел в себя на перевале через Стонущий хребет. Это был самый тяжелый отрезок пути в Фербис. Холодное дыхание ледника выстуживало окрестности, и на перевале всегда стояла минусовая температура, за что его и прозвали Холодным. Обычно посланники преодолевали этот участок в течение одного перехода, на максимальной скорости. Джош очнулся от холода. Он полз по покрытым ледяной коркой камням, и язвы на его теле пятнали лед кровью.
В бреду Джошу казалось, что он по-прежнему здоров и движется привычным «скорым шагом», отсчитывая камни. Потом начались видения. Он вдруг ощутил, что стал огромным, выше деревьев, больше гор. Холодный перевал маячил где-то внизу, незначительный, точно кочка. Джош опустился на колени, встал на четвереньки и зарычал. От его рыка с неба посыпались звезды, ледник раскололся и съехал в ущелье, земля задрожала. И тут он увидел дерево. Это была старая, давным-давно засохшая каменная сосна. На ее ветке сидел крылозуб и топорщил перья. Джош вытащил звенч, какой-то частичкой сознания удивившись, что тот такой грязный, и показал оружие крылозубу. Черная тварь его не пугала, скорее вызывала гадливое чувство из-за способа воспроизводства.
Потом пришла боль. Язвы на теле вспыхнули огнем, и Джош закричал, катаясь по холодным камням, но холод не приносил облегчения. Его начало рвать, однако пустой желудок отзывался лишь мучительными спазмами. Джош задыхался и хрипел. Он хотел умереть. Хотел, но не имел права.
К утру приступ прошел. Слабый, как младенец, Джош открыл глаза и увидел крылозуба. Тот сидел на самой нижней ветке, вывернув голую шею, и смотрел на человека блестящим агатовым глазом. Джош попытался закричать, чтобы отпугнуть крылозуба, но сил совсем не осталось. И тогда он пополз – вперед и вверх…
Еще через сутки Джош сидел на берегу реки, стекающей со Стонущего хребта по ту сторону Холодного перевала. Он только что сумел подтащить к воде охапку тростника, связанную ремнями от ранца. На самом деле это растение имело мало общего с земным тростником, достаточно сказать, что у него вообще не было листьев, а толстые, с руку взрослого человека, полые стебли были окрашены в синий цвет. Но здешний тростник тоже рос у воды, тоже шумел на ветру и тоже не тонул. Это был шанс, единственный шанс Джошуа Гиббсона по прозвищу Длинная Нога.
Столкнув импровизированный плот в воду, Джош забрался на него, оттолкнулся мечом и поплыл. Из зарослей взвился крылозуб. Разочаровано, зло каркнув, он улетел в сторону гор. Оказывается, тварь все время следовала за человеком. Джош хотел подумать ругательство, но не смог – потерял сознание.
Река, называемая жителями равнины, раскинувшейся вдоль Ледяного хребта, Серединной, неспешно несла Джоша к далекому океану. Но полумертвый посланник знал: там, где Западная меднодорожная магистраль пересекает Серединную, у моста стоит поселок, называемый Каменный форт. Там – гарнизон, налажена караульная и дозорная службы. Его заметят. Его найдут. Начальник гарнизона увидит, что печать на тубусе сломана, и прочтет послание. Он все поймет, он примет решение, и все люди будут спасены.
Лежа на связке тростника, Джош кое-как стащил с себя куртку, мягкую и удобную куртку, сшитую ему Лиз. Звенчем он располосовал ее на широкие полосы и привязал себя к плоту. Звенч утонул. Джош лежал на спине и смотрел в небо. Там, в бирюзовой бездне, висело длинное размазанное облако, похожее на розоватую тропу, ведущую в неведомые дали. Джош улыбнулся, взялся за красный камень и шагнул на эту тропу…

* * *

Глухой ночной порой по Великой равнине, где-то между Лимесом и Одиноким хребтом, шел поезд. Низкие угловатые вагоны громыхали на стыках плит меднодорожного пути. Стрекотали зубчатые колеса центровиков. Пыхтел, чадя горьким дымом и пуская снопы искр из трубы, трудяга-паровоз, детище военной поры. Его коукетчер украшали белые челюсти аллимота. Полгода назад грозный хищник попытался померяться силами с огнедышащим зверем – и проиграл.
За волнистыми стеклами вагонов в темном небе дрожал серебряный диск Аконита, похожий на бельмастый глаз. Тускло светились звезды. Пассажиры, разместившись на узких полках, спали. Позади остались вокзальная сутолока, ругань проводников, споры из-за мест, надсадный хрип носильщиков и опасливые взгляды попутчиков, старающихся побыстрее затолкать в багажные ящики свой нехитрый скарб.
Поезд спал – и не спал. Тяжелый дорожный сон сумел одолеть далеко не каждого. В душных вагонах, пропитанных кислыми запахами медного окисла, плохо выделанных кож и копченой прыгунятины, ароматами браги и лепестков желтушника, смрадом гнилых зубов и потных тел, большинство из полутора сотен торговцев, фермеров, ремесленников, служащих, паломников балансировали на грани забытья, погруженные в мечты, заботы, радости и горести своей для каждого и общей для всех жизни.
В последнем вагоне на жестких досках нижней полки лежал, глядя в ночь, уполномоченный представитель Государственного канцлера Медеи Клим Елисеев. Рядом, голова к голове, безмятежно похрапывал, обняв пулевую винтовку и шевеля во сне толстыми губами, верный ординарец Елисеева Цендорж Табын.
Вагон, в котором они ехали, сильно мотало. Поезд мчался на восток. Клим беззвучно усмехнулся. Мчался – это сильно сказано. Меднодорожный путь не позволяет развить скорость свыше сорока километров в час. В редких случаях машинист может разогнаться до пятидесяти. На далекой олд-мамми с такой скоростью ездили триста лет назад. Тут, на Медее, это пока – рекорд.
Елисееву не спалось. Не то чтобы он страдал от бессонницы, нет. Но события последних дней, а самое главное – дней предстоящих, требовали глубокого осмысления. Тут нельзя было положиться на волю рока, исповедуя принцип «будь что будет» или «чему быть, того не миновать».
Загадочный и пугающий объект «Зеро», огромный металлический шар, пожирающий скалы где-то в отрогах Экваториального хребта… Клим имел четкий приказ от Государственного канцлера – организовать поисковую экспедицию и обнаружить объект. Кроме того, они с Лускусом поговорили, что называется, по душам, и одноглазый канцлер сказал ему:
– Браток, я тебя не как официальное лицо, я тебя как друг прошу – найди эту хреновину. У меня осталось два пузыря и десяток преданных стэлменов. Они будут ждать. Но всему есть предел, даже их верности и терпению.
– Ты думаешь, объект «Зеро» как-то поможет нам? – спросил тогда Клим.
Лускус помолчал, глядя единственным глазом на огонек масляной лампы, и наконец ответил:
– Я не знаю, что за последние годы произошло в руководстве Федерации, хотя и подозреваю худшее. Но я уверен: если информация об объекте поступит к моему, я подчеркиваю – к моему непосредственному начальству в Главном управлении разведки, Медея получит статус «закрытой территории» с объявлением военного положения. Это коснется всего – безопасности, обеспечения колонистов и прочего. Кроме того, я не исключаю, что будет проведена тотальная эвакуация. И уж конечно, отсюда будут вывезены все, кто этого пожелает. Ты хочешь вернуться на олд-мамми, Клим? Нет, я не правильно спросил: вы с женой и вашим будущим ребенком хотели бы вернуться домой? К нормальной, полноценной жизни? К жизни, в которой тебе не придется больше ездить верхом на прыгуне, стрелять из арбалета, носить доспехи и ежедневно рисковать собой? К жизни, в которой твоей жене не придется выделывать дурнопахнущие шкуры, сучить пряжу, готовить еду на костре и рожать детей в первобытных условиях?
– Это ты правильно сделал, что поправился, – улыбнулся Елисеев. – И ты знаешь мой ответ.
– Тогда найди объект «Зеро». Я дам тебе самые широкие полномочия. Мобилизуй хоть все население Великой равнины, загони их в горы, заставь облазить каждое ущелье, обнюхать каждый камень, но найди его!
– Ну, зачем же все население. Хватит и десяти человек. Мы в точности повторим тот путь, которым шли с Цендоржем. Я все понимаю. Мы найдем объект. Не сомневайся.
План Клима был прост: на поезде добраться до Каменного форта, стерегущего переправу через Серединную реку, получить у местного начальства необходимые припасы, набрать из гарнизона подходящих людей, выдвинуться в сторону гор и от той безымянной, номерной крепостицы, к которой они с Цендоржем вышли после катастрофы разведывательного дирижабля «Кондор», двинуться обратно, идя по собственным следам полугодовой давности.
Казалось бы, все просто и понятно. Клим рассчитывал управиться за два месяца и вернуться в Фербис до родов. Медея сказала, что, судя по всем приметам, ребенок должен появиться на свет в начале августа. Но в момент прощания с женой у Елисеева возникло стойкое ощущение неправильности происходящего. Он пытался успокоить себя, он гнал это чувство прочь, как назойливую муху, но оно всякий раз возвращалось, и Клим мрачнел, понимая, что с таким настроением нельзя затевать настолько масштабное и важное дело.
Ночной вагон полнился разнообразными звуками – в приглушенный лязг колес, в скрипы и шорохи вплетались негромкие разговоры пассажиров. Чтобы хоть как-то отвлечься, Клим прислушался к беседе двух женщин, устроившихся неподалеку. Судя по всему, это были жительницы поселка, расположенного где-то на востоке, у Лимеса. Сперва речь у них шла о вещах обыденных: о детях и внуках, о ценах на шерсть и кожи, о какой-то Юдифи, которая «бесстыдница, едва только муж за порог, она сразу бежит к этому чернявому арабу». Но вот одна из женщин, пожилая и очень уверенная в себе, заговорила о новостях с равнины. Клим насторожился – разговор коснулся вещей, слухи о которых в последнее время тревожили всех.
– Ты не думай, кума Серафима, что это брехня. Андреас мужик путевый, он зря говорить не станет, да. Трое их было – сам Андреас, племянник его, Тео, ну, высокий такой, ты его видала. И рябой Димитр, сын тетки Кончиты, да. Ну и вот, значит, погнали они стадо прыгунов на ярмарку в Холмы, ну, чтобы продать. Два дня пути это, да. Ночевали у Кривого камня, само собой. Там загоны обустроены, чтобы прыгуны не разбрелись, место хорошее. Да только ночью, едва они спать легли, наскочили на них какие-то… Все в черном, с копьями. Человек двадцать, да. Сами себя прозывают снейкерами, ну, змейщиками по-нашему, и на груди у них, вот тута, у каждого змей наколот, круглый такой, в зубах хвост держит, да. В общем, змейщики эти и говорят: нам, говорят, прыгуны нужны. Мужики, понятно, за самострелы взялись – кто свое добро за так отдаст? Ну, вышла у них драка. Так те, в черном, наших-то копьями покололи, связали, а сами десяток прыгунов взяли, а остальных перерезали всех!
– Ой, страсти-то какие! – вскрикнула кума Серафима.
– Это еще не все! Из них Андреас-то один и выжил. И Тео, и Димитра – обоих их аллимот сожрал, да. Те, змейщики, их так связанными и бросили, да еще и пораненных. А на запах прыгуньей крови аллимот пришел, да…
– Ужасы какие ты рассказываешь, кума Марта. А что за черные? Нашли их потом?
– Искали… Андреас, чуть только оправился, мужиков собрал. Я, говорит, жить не буду, а тварей этих найду. Пошли они, да. Неделю рыскали, да так ни с чем и вернулись. А пока ходили, змейщики эти налетели на ферму Йохана, сына бабки Гундулы. Все сожгли, разломали. Жена Йохана с детьми в степь убежала, тем и спаcлись, да.
– Ну и дела творятся! Матушка святая Мария, за что нам все это? А что ж милиция? Это ж ихнее прямое дело – бандитов ловить.
– Ну, кума Серафима, насмешила ты! Милиции этой – два молодца на всю округу, да. День-деньской сидят в кабаке у Ставромакиса, брагу дуют да народ пугают, мол, чуть что нарушите – штраф возьмем.