Более чем двадцатилетняя история развития современного российского государства, история проб и ошибок, некоторые положительные результаты российского общества и серьезные негативные последствия реализации избранной в 1990-е гг. модели России как страны в ее внешне– и внутриполитических, экономических, социальных сферах жизни, сфере безопасности являются предметом достаточного количества исследований. Но так и не сформулировано ответа на вопрос о том, насколько оптимальна и жизнеспособна эта модель и как она должна видоизменяться по результатам 20-летнего эксперимента, в новых условиях глобальных процессов, особенно активизированных системным социально-экономическим кризисом в странах «золотого миллиарда», спусковым крючком которого стал финансовый кризис, разразившийся в 2008 году.
Сегодня уже ни один серьезный эксперт или политик не рискнет повторить по сути идеологему «рынок решит все», звучавшую с государственных трибун еще каких-то пять лет тому назад. При этом закономерен вопрос, а возможна ли и нужна ли государству и обществу вообще какая-либо социально-экономическая модель? Ясная идеология, стратегия и целеполагание развития? Существует ли вообще эта материя в современной России?
Авторская позиция заключается в том, что такая научно обоснованная модель развития России сегодня отсутствует, будучи заменяемой множеством политик, решений и т. п., которые зачастую противоречат друг другу^[1]. Более того, такая модель абсолютно необходима, ибо в противном случае и общество, и государство могут лишь пытаться копировать чужие модели без особой надежды на успех, что в значительной степени и проявляется в нынешнем состоянии российского общества и неспособности государства справиться с основными вызовами, такими как незавершенность институциональных реформ, недиверсифицированность российской экономики, коррупция, преступность, демографический кризис, печальное состояние здоровья (по средней продолжительности жизни Россия оказалась среди мировых аутсайдеров), низкое качество жизни и пр. Тем не менее в работах^[2] показано, что научная методология формирования самосогласованных, прозрачных и дееспособных государственных политик существует (рис. В.1).

Рис. В.1. Проблема практической реализации неизбежных преобразований

Совершенно очевидно, что на уровне высшего государственного и политического руководства в целом существует представление о вызовах, о чем свидетельствуют установки на реализацию «национальных проектов», модернизацию и инновационную деятельность, меры по поддержке материнства, социальную помощь пенсионерам и многое другое. Но складывается ощущение, что, признавая целесообразный модернизационный концепт на словах, существующий российский политический класс в целом не принимает его в практическом смысле и системном отношении.
Больше того, представление о механизмах и трендах элито-образования в современной России позволяет диагностировать имманентную связь российской политической элиты с существующей экспортно-сырьевой, несуверенной, асоциальной, а подчас и полукриминальной псевдомоделью государственного развития.
Для кого, возникает естественный вопрос, пишутся программные документы по модернизации страны, если современный политический класс их не принимает? В силу формальной логики ответ состоит в необходимости и неизбежности ротации элит, в результате которой власть будет осуществляться управленческой командой, способной к реализации истинных (т. е. в интересах жизнеспособности России) модернизационных стратегий.
Поэтому вполне обоснован научный и практический интерес изучить возможные концепты властной реорганизации. (Определенные аналогии в части типа теоретического продукта могут в этой постановке усматриваться с ленинской работой «Государство и революция»^[3]). Современные политико-технологические концепты такого рода носят, как правило, закрытый характер. На примере Украины и Грузии имеются все основания утверждать о существовании такого рода разработок, положенных в основу управления и нацеленных на т. н. «оранжевые» трансформации. Не исключено, что такие разработки существуют и для России. Без политических технологий ни один проект такого уровня, как изменение модели государственного развития, не реализуем. Очевидно, что соответствующая политтехнологическая база необходима и для реализации задачи восстановительной, или истинной, в ее национальных интересах, российской модернизации.
Именно в силу понимания этой необходимости настоящее исследование посвящено страновому и историческому опыту и теоретическому выбору предпочтительной и вероятной, оптимальной по издержкам модели властной идейной трансформации в России в предположении неизбежности истинной российской модернизации.

История России представляет череду примеров катастрофических событий вследствие запаздывания в реализации модернизационных задач. Главным препятствием всякий раз оказывалось сопротивление и инерционность политических элит. Видением задач модернизации страны исторически высшая российская власть, как правило, обладала. Не доставало именно технологического инструментария (рис. В.2).

Рис. В.2. Исторические последствия сопротивления элит модернизации России

«Некем взять», – объяснял Александр I причины откладывания решения модернизационных задач в его царствование. Между тем, в декабристских кружках формировался достаточно талантливый слой контрэлиты. Не доставало одного – проекта элитной ротации^[4].
Потребность в системной модернизации Московского царства в XVII в. была очевидна практически для всех монарших представителей дома Романовых. Необходимо было ликвидировать, прежде всего, усугубляющееся научно-техническое отставание России от Запада, оборачивающееся угрозами безопасности в случае военных столкновений с европейскими государствами. Но это предполагало заимствования по линии секулярной науки и образования. Церковь и воцерковленное московское боярство было категорически против. Пойти на принципиальную ломку сложившегося патриархального уклада русские цари вплоть до Петра I не решались, ограничиваясь реформами в рамках существующей парадигмы развития. Итогом стала катастрофа 1700 г. под Нарвой. Последовавшая затем запоздалая петровская модернизация осуществлялась с рвением, стоившим культурного и демографического надлома России.
Почти сто лет продолжалась рефлексия высшей государственной власти в России на необходимость отмены крепостного права. Сама идея достаточно четко осознавалась уже в период екатерининского правления (особенно она актуализировалась во время работы Уложенной комиссии 1767–1769 гг.). В дальнейшем, вплоть до Александра II, не было ни одного государя, который не ставил бы перед собой задачи отмены крепостного права. Но это означало бросить вызов составлявшей опору престола дворянской элите. При Николае I в разные годы было создано 11 специальных секретных комитетов, подготавливающих проект освобождения крестьян. Однако дальше проектных разработок дело не шло. Только катастрофа Крымской войны заставила императорскую власть пойти на запоздалые реформы, проведенные к тому же с ориентацией далеко не на передовые западные образцы.
И вновь – игнорирование модернизационных задач. Сохраняемое дворянское землевладение, с вытекающей из него ориентацией на зерновую экспортную модель развития, обрекало Россию на вытеснение в зону мировой периферии. Русско-японская и Первая мировая войны наглядно проявили процесс стремительной деградации Российской империи на фоне модернизированных противников. Однако от решения ключевого аграрного вопроса императорская власть устранилась. Политическая и экономическая системы России продолжали сохранять признаки феодального строя. В результате объективная потребность в ликвидации структур и институтов, препятствующих модернизации страны, была реализована снизу посредством трех последовавших друг за другом революций. Связав свою судьбу с дворянско-поместной элитной корпорацией самодержавие по сути подписало себе исторический смертный приговор. В этом принципиальное отличие российской монархической власти от существующего поныне ряда европейских монархий. Королевская власть Европы сама являлась основным проводником модернизации, пойдя на союз с новыми модернистски ориентированными политическими классами против прежней феодальной и идеократической элиты.
Гибель СССР также явилась в значительной мере следствием модернизационного запаздывания. Уже в 1970-е гг. стала очевидной перспектива смены парадигм развития ведущими странами мира. Новые тенденции нашли отражение в распространении концепта так называемого постиндустриального общества. Главное направление мирового развития состояло в актуализации интеллектуального капитала. Однако этот ориентир вступал в противоречие с интересами позднесоветской номенклатуры, связывающей свое благополучие с экспортно-сырьевой парадигмой функционирования СССР и контролем материального распределения. Сегодня уже не обращается внимание на тот факт, что перестроечный концепт звучал первоначально как «перестройка кадровой политики». Сам замысел глобальной ротации элит принадлежал, как известно, Ю.В. Андропову. Провал его в горбачевский период, реальная победа номенклатуры над реформаторами отражает всю сложность и ответственность формирования политико-технологических концептов такого рода.
Отсрочка модернизации не отменяет необходимости решения модернизационных задач. То, что не было реализовано на стадии заката существования СССР, вновь актуализируется. Четверть столетия в мировой технологической гонке держав Россией было потеряно. И вновь обострена прежняя коллизия между постиндустриальной модернизацией и парадигмой сырьевой модели экономики. При этом исход противостояния далеко не очевиден. Вполне вероятен сценарий «перестройка-2» с новым элитаристским разделом страны под вывеской укрепления демократических институтов на местах и регионального самоуправления.
Напротив, в тех случаях, когда у власти хватало стратегического видения и политической решимости для осуществления властных ротаций, модернизация была успешной. Такие ротационные процессы отмечались, в частности, в модернизационных прорывах Александра III, в период сталинской диктатуры, в Китае, Сингапуре и т. п. Речь, естественно, не идет о рецептуре сталинских политических чисток. В моральном отношении ни для властей, ни для народа в своем большинстве сегодня они не приемлемы. Тем не менее, можно констатировать эффективность власти в достижении поставленных целей в контексте того исторического времени, характерного перспективой будущего столкновения с Германией, хотя отдаленные последствия все равно в историческом анализе нельзя не учитывать. «Ленинская интернационалистская гвардия» для победы в войне нового типа не подходила. Нужен был новый тип управленца и командира. Идеологически необходимость для страны модернизации лучше всего раскрывают слова И.В. Сталина, произнесенные им в начале 1930-х гг. на встрече с руководителями советской промышленности: «Задержать темпы – это значит отстать. А отсталых бьют. История старой России состояла, между прочим, в том, что ее непрерывно били за отсталость. Били монгольские ханы. Били турецкие беки. Били шведские феодалы. Били японские бароны. Били все – за отсталость. За отсталость военную, за отсталость культурную, за отсталость государственную, за отсталость промышленную, за отсталость сельскохозяйственную. Били потому, что это было доходно и сходило безнаказанно. Помните слова дореволюционного поэта: «Ты и убогая, ты и обильная, ты и могучая, ты и бессильная, матушка Русь». Эти слова старого поэта хорошо заучили эти господа. Они били и приговаривали: «ты обильная» – стало быть, можно на твой счет поживиться». Они били и приговаривали: «ты убогая, бессильная» – стало быть, можно бить и грабить тебя безнаказанно. Такой уж закон эксплуататоров – бить отсталых и слабых. Волчий закон капитализма. Ты отстал, ты слаб – значит ты неправ, стало быть, тебя можно бить и порабощать. Ты могуч – значит ты прав, стало быть, тебя надо остерегаться»^[5]. Вполне подходит и для современной политической парадигмы.

К 2011 г. на уровне высшей политической элиты России на словах наблюдается всеобщая идейная приверженность и востребованность модернизационного концепта. Однако подавляющее большинство представителей власти сходятся в том, что модернизация целесообразна в рамках существующего порядка. Т. е. под модернизацией понимается не смена негодной, нежизнеспособной страновой псевдомодели, а ее эволюционирование, что вполне доказуемо представляется тупиковой парадигмой. Фактически под модернизацией понимается консервация.
В постановке настоящего исследования речь идет не просто о реформах, а о смене существующей нежизнеспособной псевдомодели страны. Под моделью страны понимается совокупность состояний (значений) основных факторов (количественных и качественных) жизнеспособности страны.
Предварительный историко-страновый анализ позволяет идентифицировать ряд «классических» вариантов трансформации властно-управленческих систем в задачах модернизации. Одна из задач исследования заключается в технологическо-сценарном описании этих вариантов, теоретическом выборе наилучшего и оценке его вероятности в современных российских условиях.
Революционный вариант трансформации реализуется в ситуации наименьшей управленческой гибкости властной политической элиты. Смена парадигмы развития осуществляется в этом случае посредством вмешательства масс. Как правило, революция является результатом искусственной задержки правящим классом объективно назревшей модернизации. Классические примеры революционной модели «кадровой революции» демонстрируют Великая французская революция 1789 г. и Октябрьская революция 1917 г. в России. Обе революции были связаны не только с физическим уничтожением и эмиграцией части старой элиты, но и с перевертыванием социальной пирамиды в целом. Революционная трансформация сопряжена, как правило, с наибольшими социальными потрясениями и издержками. Революция имеет высокую вероятность перейти в фазу гражданской войны. Тогда она может быть сопряжена, как это случилось в России, с демографическими катастрофами. Никому не пожелаешь такой перспективы.
Демократический вариант трансформации заключается в срабатывании процедур выборности высших эшелонов власти. Новая модернистская группировка теоретически может оказаться у руля управления государством посредством выборов. На первый взгляд, ввиду своей конституционности и легитимности этот вариант представляется наиболее предпочтительным. Однако сам по себе он еще не гарантирует демократии. Именно выборная технология обеспечила, как известно, приход к власти НСДАП в Германии в 1932–1933 гг., открыв проект национал-социалистской модели модернизации. Сомнения в абсолютизации системы выборов, как пути модернизационного обеспечения, связаны с развитием электоральных политтехнологий. Даже достижение нефальсифицируемости голосования не снимает проблемы. Сегодня наука и ресурсные возможности позволяют достаточно эффективно манипулировать массовым сознанием, обеспечивая в достаточной степени предсказуемый и необходимый политическому заказчику результат выборов.
Зачастую модернизационные задачи решаются политически несамостоятельным режимом. За его спиной обнаруживается явно или латентно наличие внешнего субъекта политики, как правило, в лице иностранного государства. Посредством реализации этой модели Советский Союз обеспечил модернизационный переход от аграрного к индустриальному типу общества в ряде стран Восточной Европы и Азии. Классическим примером успешности режима внешнего управления в решении задач модернизации можно считать послевоенное развитие ФРГ и Японии. Однако такая модель сопряжена с потерей в большей или меньшей степени национального суверенитета.
Чаще всего режим внешнего управления ориентирован не на решение задач модернизации, а на колониальную или даже оккупационную (квазиоккупационную или протекторатную) архаизацию страны. Частично признаки такой управленческой системы обнаруживаются в Российской Федерации образца 1990-х гг., имея в виду поражение СССР и его наследницы России в войне с Западом (холодной войны, что сути не меняет). Иллюзия романтиков 1990-х гг. относительно того, что американские консультанты поведут Россию по пути модернизации, обернулась тотальной деградацией страны. Россия ведь не ФРГ и не Япония. Россия – вечный цивилизационный антагонист Запада. И не по своей воле или желанию. Так мир устроен.
«Дворцовый переворот» отличается «верхушечным» характером кадровой «ротации» и узостью масштабов смены элиты. Механизм его реализации основан на внутреннем разделении правящего политического класса на «модернизаторов» и «инерционщиков» или консерваторов в тривиальном конъюнктурном историческом смысле. Одна часть единой прежде властной команды выступает против другой. События разворачиваются за ширмой публичной политики. Непосвященному народу представляют уже как результат закулисных событий новых фигурантов высшей политической власти. Яркий исторический пример такого рода ротации – отставка Н.С. Хрущева. Первоначальные модернизационные ориентиры пришедшей в 1964 г. к руководству страной группировки отражали косыгинские реформы. Слабость этой модели применительно к конъюнктуре современной России заключается в отсутствии в существующем российском политическом классе потенциальной команды модернизаторов в истинном смысле и нацеленности этого слова.
Цезарианская модель трансформации основана на системе управления, построенной вокруг фигуры национального политического лидера. Модернизационные изменения инициирует и политически проводит в жизнь верховный властный суверен. Режим личной власти подменяет на какое-то время власть политической команды. Инерционную элиту национальный лидер заменяет когортой новых управленческих кадров. В ситуации действенного элитного сопротивления суверен обращается за поддержкой к народу (сценарий отъезда Ивана IV из Москвы в Александрову слободу в 1564 г.). Маоистская кампания «стрельбы по штабам», мобилизации хунвэйбинов – также из этого ряда. Сталинское разворачивание массовой кадровой ротации руководства – еще один пример. Автократическая традиция в истории государственного управления России и современная персоноориентированная система власти позволяют говорить о цезарианской модели политико-технологического концепта модернизации как достаточно реалистичной.
Просматривается как вариант раскол актуальной элиты либо формирования внешней контрэлиты в виде оппозиции с оппозиционным лидером во главе. Примером такого сценария служит имевшее место соперничество Горбачев-Ельцин. В современности заметны контуры проекта, просматриваемые в публичном пространстве, переводящие тандем из благостной гармонии в вид соревнующихся частей якобы единой конструкции. В любом случае, решаемые проблемы обязательно включают вопрос о лидере, об оппонирующей команде и об апелляции к массовой процедуре.
Практически же приемлемая технология, вероятно, может включать элементы нескольких моделей. Цезарианский механизм, в частности, вполне может быть дополнен выборным инструментарием.
Модернизация предполагает принятие волевых политических решений. Для осуществления ее задач необходим, таким образом, достаточно высокий уровень концентрации власти у основного субъекта принятия решений.
В истории, за исключением ранней стадии развития капитализма на Западе, неизвестны значимые модернизационные прорывы, осуществленные в условиях коллегиальности политического руководства. Следовательно, речь должна идти об обнаружении лидера российской модернизации. Кто мог бы персонально взять на себя эту миссию?
Теоретически вероятен вариант выступления в роли лидера российской модернизации В.В. Путина. Можно, безусловно, возразить, что именно с путинским периодом властвования связывается форсирование и пролонгация существующей инерционной экспортно-сырьевой модели развития. Однако прослеживаемая через контент-анализ тенденция ценностно-мировоззренческого позиционирования В.В. Путина, как политика, позволяет прогнозировать вероятность его открытого выступления против идеологии неолиберализма и реализации сущностного модернизма. Причем в этом контексте «модернизация» по неолиберальному варианту, еще раз это подчеркнем, означает не модернизацию, назревшую для современной России, а консервацию существующей псевдомодели.
Обращение к российской истории позволяет не только зафиксировать череду такого рода естественных идейных эволюций государственных лидеров, но и обнаружить в них определенную закономерность. Большинство начинавших в качестве сторонников универсалистско-космополитической модели развития суверенов высшей российской власти переходило к концу своего правления на охранительско-консервативные почвенные позиции. Такие идеологические трансформации феноменологически прослеживаются применительно ко второй фазе правления Петра I, Екатерины II, Александра I, Александра II, В.И. Ленина, И.В. Сталина, отчасти – даже Б.Н. Ельцина. Идейное развитие в эпоху Путина по этой исторической логике вполне систематично.
Другая проблема заключается в нахождении кадров политического и управленческого обеспечения процесса модернизации. Где взять ту элиту, на которую мог бы опереться национальный лидер в реализации задач модернизации? Сформированная по номенклатурному принципу «Единая Россия» на роль генератора модернизационных кадров явно не подходит. Единоросовские структуры скорее нужно рассматривать как одну из проблем будущей модернизации.
Актуален вопрос о нахождении ниш формирования политических контрэлит. Включенная в схемы номенклатурных распределений номинальная оппозиция также не имеет модернизационного потенциала. Из факта отсутствия контрэлит, ориентированных на укрепление жизненных потенциалов России, следует задача их формирования. Контрэлиты формируемы. Нигде и никогда они не существовали как изначальная данность.
Определенные технологические аналогии могут быть обнаружены в опыте подготовки кадров большевистской революции. В центре внимания здесь мог бы оказаться долгосрочный ленинский план формирования революционной партии нового типа («нового ордена меченосцев»). Почти полтора десятилетия, начиная со II съезда РСДРП, ушло на его реализацию.
Контрэлита не создается по опыту современных российских партий в преддверии выборов. В коротких предвыборных политических спуртах рождаются только политические торговые марки, не более. В современной российской ситуации речь идет о достаточно длительно реализуемой задаче. Замысел такого перспективного контрэлитаристского строительства можно усмотреть, например, в инициативе В.В. Путина по созданию Общероссийского народного фронта.
Множество вопросов – от нахождения финансовых источников до организации печатных изданий – составляют ценный, в плане технологий, опыт ленинского контрэлитного партстроительства. Чрезвычайно интересно исследование с этих позиций истории и других многочисленных партий в разных странах мира, сумевших не только прийти к власти, но, что важнее, политически реализовать смену парадигмы или модели развития соответствующего государства.
Из анализа историко-странового опыта и современной политической конъюнктуры может следовать теоретически вероятный алгоритм практического сценария. Методология такой алгоритмизации основывается на разработанной в Центре проблемного анализа и государственно-управленческого проектирования системе проблемно-управленческой декомпозиции. Каждый шаг формируемой технологии соотносится с целевым ориентиром модернизации и представляет собой решение конкретных идентифицированных проблем.
В гуманитарных работах очень важно контекстное уточнение используемой терминологии. Часто термины имеют много значений, которые уточняются именно в контексте решаемой задачи. Сделаем это уточнение.