Лучи солнца под аккомпанемент стука колес, стреляющие в окно сквозь просветы деревьев, фотографическими вспышками выхватывали из утреннего полумрака пустые нижние места плацкартного купе, грязный пол с выдутым сквозняком, свалявшимся мусором и свисающий с верхней полки край одеяла. Одеяло принадлежало лежавшему под ним единственному обитателю этого купе, молодому человеку лет двадцати-двадцати пяти. Контуры фигуры пассажира еще сохраняли черты безмятежно спящего человека, но рвущиеся внутрь световые потоки, уже разбудили его.
«Ну, вот и новый день!», – просыпаясь, равнодушно подумал, юноша. Не открывая глаз, он ухватился на ощупь за вешалку для полотенца, и повернулся к стенке, надеясь избавиться от надоедливых солнечных бликов. Вставать не имело смысла. Вагон поезда «Москва-Владивосток», в котором от самой Москвы «яблоку негде было упасть», после Улан-Удэ внезапно опустел, и проблема с постоянной очередью в туалет отошла на задний план. К тому же незаметно закончились деньги. Лежащий под подушкой последний червонец «кровь из носа» нужно приберечь на дорогу из Владивостока. Молодой человек вздохнул: самое большее, что он может себе позволить, это стакан чая у проводника. А впереди еще сутки дороги! Сейчас бы опять заснуть. Но сон не шел. Как всегда, в самый не подходящий момент, проводники включили радио и голос диктора из репродуктора, срываясь и хрипя, пропадая в атмосферных помехах начал что-то перечислять. Пассажир прислушался: «В первом полугодии 1984 года сдан в эксплуатацию ряд новых участков магистральных газопроводов протяженностью около одиннадцати тысяч километров. Досрочно введен в действие магистральный газопровод Уренгой-Центр-1. На Байкало-Амурской железнодорожной магистрали досрочно завершено строительство главного железнодорожного пути и открыто…». Что открыто, он не узнал. Радио внезапно выключилось. Но того, что оно успело сообщить, было достаточно для привыкшего к трудностям и лишениям человека, чтобы забыть унылую перспективу жизни на ближайшие сутки и вспомнить своего одноклассника по школе Пашу Кириллова, который после окончания железнодорожного техникума поехал на БАМ. «Это где-то рядом! Глухие, безлюдные места. Мошка, таежный гнус. Говорят, еще не женился. Наверное, у него кто-то есть. Без «солнышка лесного» здесь умрешь от скуки. Интересно, какая у него девчонка? Такая же, какие нравились ему в школе?». Он попытался представить ее, но вместо этого вспомнил свою девушку и события, не такого уж далекого прошлого. Чуть больше месяца отделяло его от тех дней, а кажется, пролетела целая вечность.
Очередной выпуск инженер-механиков флота. На Адмиралтейском проезде перед трибуной стройные шеренги молодых офицеров. Среди них он, лейтенант-инженер Бобылев Василий, выпускник факультета ядерных энергетических установок. Черное и белое – обрамленное золотом нашивок. В глаза отдает своей белизной еще не успевшая пожелтеть слоновая кость рукояток именных кортиков – старинного оружия морского абордажного боя. Сзади, за фигурной решеткой парка сплошной стеной родственники, знакомые и просто приглашенные. Только что закончил свои поздравления заместитель главнокомандующего Военно-морским флотом. Аплодисменты сменились тишиной, в которой изредка слышатся отдельные негромкие голоса и щелканье затворов фотоаппаратов.
– К торжественному маршу! – раздается эхом от стен Адмиралтейства неестественно громкий голос заместителя начальника училища, и черно-белые коробки мгновенно повинуясь ему, поворачивают по направлению движения.
– На одного линейного дистанции, – линейные застучали каблуками с подковками, ударами прикладов карабинов, – равнение налево, шагом марш!
Качнувшись, сверкнули, холодом стали, лезвия палашей ассистентов знаменосца, медь оркестра, внимая первому шагу шеренг, ударила «Прощанием славянки». Из-за решетки парка под ноги молодым офицерам полетели живые цветы. Они падали на асфальт, покрывая его сплошным разноцветным ковром на всем пути движения парадных колонн.
После прохождения выпускников разобрали родственники. Курсантское братство, нерушимое все пять лет, распалось в один миг. Василий остался в одиночестве. Родители лейтенанта на выпуск не приехали. Скорее всего, проблема с деньгами. Бобылев понимал их, но все равно испытывал легкое чувство досады оттого, что он одинок и никому не нужен. Пройдет, думал он, и так дел невпроворот. Завтра нужно обязательно съездить к брату, который сейчас поступает в это же самое училище. На это ему придется потратить целый день: три часа езды на электричке с Балтийского вокзала, чтобы доехать только в один конец. Да и об отъезде из Ленинграда нужно подумать, хотя бы заранее собрать вещи.
Перекурив на одной из скамеек возле фонтана, лейтенант решительно направился в сторону КПП, лавируя между островками многочисленных родственников, собравшихся вокруг виновников торжества. Неожиданно чья-то рука обняла его сзади и прижала к себе. Василий спиной почувствовал жар пышной женской груди.
– Вася, ты, кажется, решил покинуть всех по-английски, – услышал он, без труда определив по голосу обладательницу уникального бюста. Знакомый голос принадлежал Ольге, жене однокурсника Жоры Жарикова, жизнерадостной полной блондинке. Жора женился еще на третьем курсе, а Оля была известна тем, что даже в течение рабочего дня могла по телефону проконтролировать местонахождение своего супруга. Звонки раздавались не только у дежурных по училищу, но и у начальников всех рангов, потому что Жарикова работала телефонисткой на главном переговорном пункте.
– Воспитанные джентльмены так не поступают, – продолжала она, – но мы с Георгием считаем, что в этом ты не виноват, просто с тобой нет дамы сердца. Познакомься, ее зовут Лена!
Не обращая внимания на напыщенную речь Ольги, Василий, аккуратно оторвав ее от себя, повернулся назад. Через ее плечо, на фоне струй фонтана он увидел смеющегося Жору, а рядом с ним высокую, светловолосую, в коротком платьице на бретельках, девчонку с пунцово-красным лицом. По-видимому, нравоучительная тирада Ольги подействовала на нее больше всех.
– В чем дело Жора! – возмутился Василий.
– Не обижайся. Скажи лучше, что ты сегодня делаешь?
– Зачем тебе это?
– Не ершись! Никто тебя не укусит, – влезла в разговор Ольга, – посидишь с нами в «Погребке»? Бобылев отрицательно покачал головой. Лукаво блеснув глазами, Ольга подтолкнула к нему Лену:
– Попроси его. Неужели он такой красавице откажет?
Василий взглянул на потупившую глаза, девушку. Девчонка действительно была хороша.
– Все Бобылев! Гуляем! Сбор в три часа у кафе! – почувствовав перемену в настроении молодого офицера, Ольга воспользовалась моментом. Жора поспешил объясниться. Обычная история. Чтобы отметить выпуск заказали места в «Погребке» на четверых. Должна была быть еще одна семейная пара. Как назло, в день выпуска у них заболел ребенок, и Жариковы остались одни. Предприимчивая Ольга сразу нашла выход, пригласив в кафе двоюродную сестру, а, увидев возвращавшегося в Дзержинку одинокого лейтенанта, устроила весь этот спектакль. Честно говоря, Василий сам был рад такому стечению обстоятельств. Вещи можно будет собрать за час, а вот что делать одному целый день в опустевшем Адмиралтействе?
Время в «Погребке» прошло незаметно. Бобылев не жалел что попал в такую компанию, но чувствовал себя неловко. Ему пришлось ухаживать за Леной. Уж больно юной казалась девушка сидящая напротив. Она наотрез отказалась от вина, и краснела, когда Василий пытался заговорить с ней. Под нажимом Ольги, он несколько раз приглашал ее на танец. Лицо Лены заливалось красной краской, во время танца она тщательно следила, чтобы между ними сохранялось целомудренное расстояние.
У выхода из кафе Ольга опять озадачила его просьбой:
– Вася! Проводи девушку домой!
Стараясь показаться солидным, Василий предложил взять такси. Но Лена отказалась:
– Давайте пойдем пешком. Можно я возьму Вас под руку?
До дома Лены добрались не скоро. Ловя на себе любопытные взгляды прохожих, в синих сумерках последних белых ночей, встречая на своем пути, такие же, как и они пары, молодые люди не спеша прошли почти весь Невский. Наверное, со стороны это выглядело романтично. Молодой офицер в морской парадной форме, придерживающий болтающийся на бедре кортик и девушка, прильнувшая к его свободной руке. Уже почти триста лет, раз в году, в одно и тоже время, в витринах и окнах Невского проспекта отражаются эти притягивающие глаз молодые пары. Из века в век, меняя зеленые треуголки на белые фуражки, замысловатые шляпки на распущенные волосы, роскошные эполеты на скромные погоны, длинные робы на платьица выше колен, покрасовавшись перед вечной толпой, они исчезают во тьме летней ночи, чтобы через год объявиться вновь! Куда они пропадают, и что с ними бывает потом?
На повороте на Лиговский они остановились, чтобы сесть на троллейбус. Незаметно перешли на «ты». Девушка рассказала о себе. Ей семнадцать, учится на третьем курсе политехнического техникума и живет с мамой и бабушкой. У дома немного постояли. Лена пригласила домой на чай, но он отказался. Все-таки ему двадцать два года, а Лена несовершеннолетняя. Как посмотрят на это ее домашние? Прощаясь, Лена спросила, когда он уезжает. Василий замялся, не зная, что сказать. Билет он еще не брал, потому что не знал, как быстро рассчитается с училищем. Тогда девушка достала из своей сумочки листок бумаги и косметический карандаш. Что-то, написав на листке, она вложила его в нагрудный карман тужурки Василия, стыдливо чмокнула его в щеку и стремительно исчезла в подъезде дома. Смущенный Бобылев, придя в себя, достал торчащий из кармана белый квадратик. В тусклом свете освещающей подъезд лампочки, прочитал: «Перед отъездом обязательно позвони 2-99-39-16. Я буду ждать. Лена». Лейтенанту стало смешно: «Вот она скромность юных недотрог!».
На следующий день, в электричке, он уже не думал о вчерашнем вечере. Мало ли чего можно ожидать от ленинградских барышень. Голова была поглощена мыслями о брате. Василий с уважением относился к нему. Еще бы, иметь такой сильный характер! В прошлом году Виктор, после окончания школы уже пытался поступить в училище, но не прошел по конкурсу. Вите только что исполнилось пятнадцать, поэтому приемная комиссия решила, что он еще может подождать. Целый год, работая учеником фрезеровщика, он одновременно учился на подготовительном отделении местного педагогического института. И добился своего. Василий узнал об этом от своего командира роты. Незадолго до выпуска, командир роты вызвал его в канцелярию и сообщил, почему-то покачав головой: «Братец-то твой поступил! Такой же настырный как и ты!».
– Через пять минут закрываю туалеты, санитарная зона, – голос проводника вернул его к реальности.
«Наверное, Хабаровск», – решил Василий, рывком сбрасывая худое и мускулистое тело с полки. Поезд сбавил ход, и в окне медленно поплыли коричнево-ржавые фермы железнодорожного моста. Василий прильнул к стеклу. С высоты открылся вид на Амур. Прямо под пролетами моста буксирчик тянул баржу, а видимый песчаный берег, несмотря на раннее время, уже был усеян отдыхающими. Василий инстинктивно почувствовал, как он завидует обладателям этих загорелых тел. Между тем, живописный вид на несколько минут сменился мраком туннеля, выйдя из которого состав долго полз в паутине рельс сортировочной станции. Наконец, лязгнув тормозами, поезд остановился. Бобылев, подождав, когда разойдутся ехавшие до Хабаровска, пассажиры, спустился на пустой перрон, чтобы размять ноги. Здания вокзала не было видно. С обеих сторон стояли составы, над которыми возвышался переходной мост. Несмотря на получасовую стоянку, он благоразумно решил не отходить далеко от своих вещей. Недолго походив по перрону вдоль состава, Василий прошел в вагон. Его мысли опять вернулись в прошлое…
Витя не скрывал своей радости от встречи с братом. Едва увидев его, он бросился навстречу.
– Молодец, что приехал! – простывшим хриплым голосом повторял он, хлопая брата по спине. – Васька! Оказывается ты известная личность. Меня постоянно спрашивают, кем я прихожусь тебе! Знаешь, как приятно, когда начальство знает, кто твой брат.
Град вопросов посыпался на Василия:
– Куда получил назначение? На Север или ТОФ? В Приморье??? Что, нельзя было выбрать место лучше! На какой проект? Когда уезжаешь?
Виктору было приятно разговаривать с близким человеком. Василий прекрасно понимал его. Пять лет назад он сам прошел эту школу. Больше месяца не видеть родных, каждый день испытывать на себе лихорадку подготовки к сдаче вступительных экзаменов и вести аскетический образ жизни, любое нарушение норм которого было чревато отчислением. Это мог выдержать не каждый. Кандидаты в курсанты жили практически под открытым небом в больших палатках, с установленными прямо на песок койками. К экзаменам готовились здесь же. Тонкие солдатские одеяла не спасали от прохлады балтийских ночей. Да и кормили не очень. За глаза еду называли «баландой». Всякое лезет в голову, когда не можешь заснуть от холода и голода, а в ушах стоит противный комариный писк! А караулы, когда тебя с одним штык-ножом, оставляют охранять никому не нужный штабель дров в глухом финском лесу! Несмотря на это, конкурс на поступление в училище никогда не уменьшался и составлял не менее 11–14 человек на место. Сдавших экзамены абитуриентов продолжали отчислять за малейшую провинность без всякого сожаления.
Разговорились часа на два. Василий, понимая состояние брата, как мог оттягивал свой уход. Витька догадался. Переживая за него, он поторопил:
– Хватит травить. Опоздаешь на электричку!
Прощаясь, Василий протянул брату сложенный пополам червонец:
– Возьми, пригодится!
Приехав в Дзержинку, Василий долго не мог прийти в себя. Не помогли почти полпачки «Аэрофлота», которые он выкурил, прогуливаясь в опустевших коридорах общежития пятого курса. Перед глазами стояла худая, чуть сутуловатая фигура Виктора, отчего жалость к брату волнами подкатывала к горлу. Что ждет его впереди!
Утром старый баталер дядя Саша, впервые был нетребователен к нему, и Бобылев быстро рассчитался. К обеду получил в отделе кадров все необходимые документы. Попутчиков не было. Женатые выпускники не спешили уезжать, а каждый из холостяков имел свой, отличный от других план. На выходе из парка лейтенант оглянулся. У фонтана визжали дети. В проходе на адмиралтейский проезд, рядом с кариатидами, на фоне кованых металлических ворот виднелась одинокая фигурка дежурного по КПП. В груди защемило. За пять лет этот вид стал родным. Теперь он здесь чужой! Василий поднял голову выше. Кораблик, на шпиле Адмиралтейства, позолоченным форштевнем указывал на Невский проспект. Неизвестно откуда это пошло, но считалось, что такое направление кораблика сулит удачу.
Билеты, несмотря на летнее время, удалось приобрести без каких либо затруднений. Пусть не на «Красную Стрелу», а всего лишь на дополнительный пассажирский поезд. От этого он был только в выигрыше! Время пересадки в Москве – чуть больше двух часов! Лучше лишний час провести в поезде, чем целый день сидеть на грязном Павелецком вокзале или бесцельно слоняться по столице.
До отправления поезда оставалось почти три часа, и чтобы не быть «связанным по рукам и ногам» вещами, лейтенант решил сдать, успевшие уже надоесть тяжелый чемодан и большую черную сумку в камеру хранения. На дальнем перроне для электричек выбрал самую последнюю скамейку. Все! Уставший от перегрузок выпускных дней мозг наслаждался отсутствием всего того, что было до этого. Просто хотелось сидеть и ни о чем не думать!
– Молодой человек, Вы, кажется, надолго уезжаете? – Василий вздрогнул от неожиданности. Слева от него сидел неизвестно откуда появившийся благообразный старичок. Старомодная соломенная шляпа, трость с набалдашником, седая бородка клинышком, очки-велосипеды. Такими изображали в фильмах 30-х годов чудаковатых ученых-академиков. Когда он только успел подсесть?
– Вы кое с кем забыли попрощаться! Нехорошо, молодой человек! – с укором произнес старичок.
«Чего это он! Сам с собой разговаривает что ли? – подумал Василий, решив пересесть на другую скамейку. – Ненормальных ему еще не хватало!» Потом понял, что фраза относится к нему. Волна возмущения поведением старика, не успев подняться внутри него, быстро осела: «А ведь он прав! Меня просила позвонить Лена». Он встал, и, не ответив ему, медленно пошел к началу перрона, туда, где стояли телефоны-автоматы. Наборник отскрипел набранные цифры и двушка глухо звякнула где-то внутри корпуса телефона.
– Алло! Вам кого? – спросил звонкий женский голос.
– Здравствуйте! Лену можно? – собравшись, выдавил из себя Василий.
– А кто ее спрашивает?
– Знакомый…, – опять с трудом произнес он.
– Наверное, это тот молодой офицер, из-за которого она ревмя ревет вторые сутки подряд. Интересно бы посмотреть на него! – иронично заметили на другом конце провода. – Сейчас позову!
– Вася! Ты? – раздался радостный девичий голос. Это была Лена.
– Здравствуй! Почему ты так долго не звонил?
В голове мелькнуло: «Разве один день это много?». Но, вовремя поняв свою вину, промямлил:
– Извини, так получилось. Здравствуй!
– А ты откуда звонишь? – опять спросила она. Пришлось признаться, что он на Московском вокзале и до отхода поезда еще почти три часа.
– Я сейчас приеду, встретимся у главного входа, никуда не уходи, жди меня там! Я уже еду, – услышал Василий.
Идя к месту встречи, он обернулся. Скамейка, на которой он оставил старичка, была пуста. А был ли он вообще?
Не прошло и двадцати минут, как он увидел знакомый силуэт на переходе от станции метрополитена к вокзалу.
– Здравствуй! – она протянула руку. Притягивающее юной красотой лицо в обрамлении светлых, до пояса, распущенных волос. Тонкий шелк зеленого в горошек, под цвет глаз, платья, туфельки на высоком каблуке и свисающая с плеча модная лакированная сумочка, подчеркивали совершенство фигуры. Золотой кулончик сердечком в такт ее учащенному дыханию вздрагивал на маленькой груди. Перед ним стояла не просто симпатичная девчонка, а красивая девушка.
– Я думала, что ты не позвонишь. Скажи честно, ты хотел уехать, не попрощавшись со мной? – спросила она. Светившееся откровенной радостью лицо, испортила гримаса плача, из глаз брызнули слезы. Василию стало стыдно. Он действительно мог уехать не попрощавшись. Пытаясь ее успокоить, Бобылев инстинктивно прижал девушку к себе и, гладя свободной рукой пряди золотых волос, забормотал вдруг откуда-то взявшиеся слова:
– Не надо, все хорошо, мы вместе.
Неизвестно сколько бы они так стояли, но по мере увеличения количества, косящихся на них прохожих в нем начал созревать внутренний протест: «Этого еще не хватало!».
Словно почувствовав перемену в настроении Василия, Лена отстранилась от его груди.
– Извини, сорвалась, – прошептала, всхлипывая, она.
– Ничего страшного, со всеми бывает. Что мы тут стоим? Я знаю одно неплохое местечко, где можно спокойно посидеть до отхода поезда, – предложил он. Василий солгал. Он был там всего один раз, уезжая в отпуск. Им повезло. Кафе было пусто. Они сели за столик. Выплывшая из подсобки полногрудая официантка в белых накрахмаленных переднике и кокошнике молча протянула меню.
– Что будешь? – спросил он.
– Ничего! – скромно ответила она.
– Тогда, – обращаясь к официантке, произнес Василий, – бутылочку сухого и два по сто пятьдесят пломбира с ликером!
– Мне просто мороженое, – поправила Лена.
Официантка отметила заказ в своем блокнотике и незаметно растворилась в глубине зала. Молодые люди долго сидели, рассматривая узоры на скатерти. Молчание нарушила Лена. Она стала расспрашивать его о том, что он делал все эти дни. Между расспросами девушка срывающимся голосом рассказывала, как ждала его звонка и как переживала, что он уедет, не простившись с ней, и она больше никогда, никогда не увидит его. Василий, стараясь не прерывать ее, коротко отвечал, и ему становилось неловко оттого, что он видит с каким вниманием еще недавно, совершенно чужой человек, прислушивается к каждому сказанному им слову, пытливо вглядывается в лицо.
Они могли разговаривать целую вечность, если бы это отдалило миг расставания. Никто даже не притронулся к давно стоящему на столе вину и мороженому, пока Василий не посмотрел на часы:
– Лена, мне пора, давай за будущую встречу и за отъезд!
Потом были разговоры на перроне. Он обещал писать и обязательно приехать к ней в свой первый отпуск, а она ждать его. На прощание Лена по-детски застенчиво поцеловала его в губы. Василий запомнил ощущение этого поцелуя, горячего и солоноватого от нескольких слезинок, прокатившихся по щекам Лены.
Всю дорогу домой странное прощание не давало покоя. Даже пересадка в Москве прошла незаметно. Василий был взволнован. Чем-то подкупила его эта девчонка! Чем? Разве в Ленинграде мало таких симпатичных, светловолосых, голенастых? И до Лены, девушка у Бобылева была. Студентка медицинского института. Еще свежи были воспоминания, когда он, провожая ее домой, забывал обо всем, каждый раз наказывая себя за это долгим стоянием холодной весенней ночью у разведенного пролета Кировского моста. Но с ней он расстался за два месяца до выпуска. Не сошлись характерами. Чем дольше они узнавали друг друга, тем реже для Василия загорался над ее головой яркий нимб восхищения, вспыхнувший в первый день знакомства. А когда девушка стала намекать на женитьбу, он окончательно потух. Может и с Леной будет также? Но что-то внутри него, подсказывало, что с ней все будет по-другому! И это что-то вызывало чувство страшного одиночества, заставляя грустить и переживать о том, что ее нет рядом с ним.
Таких как он, холостых и не определившихся с женитьбой, было всего человек пять из двадцати четырех в классе. Почему не женился Василий? Трудно сказать! Может, в этом были виноваты рыцарские романы Вальтера Скотта, которыми он зачитывался в детстве? Наделяя свою воображаемую избранницу высокими чертами характера героинь книг знаменитого шотландца, Бобылев не мог найти такую в реальной жизни. Наверное, свою роль сыграло и то, что в детстве, в отличие от своих сверстников, Василий никогда не ходил в детский сад, если не считать одного дня. В садике было интересно, но он не мог бросить своего друга, Саньку Перепелкина, которого родители в садик устроить не смогли. Отец и мать, устав от крика и слез, пошли ему навстречу и оставили среди товарищей. Пока Бобылев гонял по улице, мальчики из детского сада, садясь на горшки по команде воспитательницы рядом с девочками по группе, усваивали простую истину о том, что смешные создания с косичками сделаны из того же материала, что и они. Повзрослев, они особо не церемонились, оставшись с ними наедине, зная, что девушки хотят того же, что и юноши, только скромничают.
В училище женатых абитуриентов не брали. Но после того, как был зачитан приказ о поступлении, выяснилось, что такие люди в роте есть. Володя Титаренко поступил в училище по рекомендации отряда юных космонавтов. Как оказалось, у юного космонавта уже двое детей. Свадьбы на втором и третьем курсах стали обыденным явлением. На пятом курсе марш Мендельсона звучал не смолкая. Бракосочетались самые опытные и практичные. И с той, и с другой стороны. Ленинградские девицы, да и их родители спешили окольцевать без пяти минут лейтенантов, не без основания подозревая, что, отпустив их одними на флот, могут не дождаться совсем. Будущие тесть и теща присматривались к приглянувшемуся дочке пареньку в форме, с третьего или четвертого курса. И уже с полгода, поверив в него, как говорится, взяли в семью. Почти живет у них. Пусть он не из Ленинграда. Но есть гарантия, что приличный молодой человек. На полном государственном обеспечении. Да и офицерова жена, это не жена инженера или какого-нибудь банковского служащего. Поохав для приличия, с выбором сына соглашались родители. Самое главное: не сопьется на флоте! Многие находили в этом еще ряд преимуществ. Не придется долго скитаться по кораблям. Двери многочисленных ленинградских военных приемок и конструкторских бюро всегда открыты для офицеров, имеющих жилье в городе. На время теща приютит, а там и квартиру получит! И лишь немногие родители, глядя на молодых, просто думали: «Какие Вы молодые, красивые и счастливые. Совет Вам да Любовь!».
Бобылев о браке и тем более о его преимуществах никогда не задумывался. Он был выше меркантильных интересов своих одноклассников и их родителей…
Снизу послышались голоса. Двое крепких мужиков средних лет, неторопливо переговариваясь, размещали на нижних местах свой багаж, на котором болтались аэрофлотовские бирки.
«Хабаровск полчаса назад проехали, остановок не было, откуда они?» – задался вопросом Василий.
«Скорее всего, опоздали, сели в последний вагон, а потом тащились через весь состав. Что им нужно в моем купе, вагон-то пустой?» – с раздражением подумал он и отвернулся к стенке.
Что было еще? Встреча с родным городом. Когда-то на его месте были поселения древних вятичей, самых необузданных и свободолюбивых славян. Киевским князьям, потребовалось несколько десятков лет, чтобы покорить их. На их землях, на границе леса и «Дикой степи» заложил былинный князь Владимир сторожевой город для защиты земли Русской. Построенный на пересечении торных дорог набегов кочевников, Моравском, Изюмском и Кальмиусском шляхах он первым встречал направлявшиеся в русские земли кочевые орды. Столетиями волны степных кочевников: торков, берендеев, печенегов, половцев, татар и ногаев, сменяя друг друга, накатывались на его стены, оставляя за собой пепелища посадов, изуродованные тела защитников. Не каждый мог стать жителем сторожевого города. Только удальцы, бесшабашные головы могли противостоять повседневным опасностям. Где их наберешь? Поэтому ворота города всегда были открыты тем, кому нечего было терять – беглым холопам, отчаянным и лихим людям. Ворам, как их называли в те времена. Это они, с весны до осени, пропадали в степи, карауля врага. Столбы дыма и свет огня, зажженных ими костров, передавая эстафету от сторожи к стороже предупреждали город о появлении конных разъездов степняков. Заметив вспышки костров, в городе поднимали тревогу и отряжали гонцов в другие городки для сбора войска. Русские конники ураганом налетали на успевших взять полон степняков, рубили их и освобождали пленных. Но чаще сил не хватало. Защитники города понимали, что они должны погибнуть, но во что бы то ни стало задержать врага. Так было, когда город осадили несметные полчища эмира Османа, коварного и умного полководца беспощадного азиатского владыки Тамерлана. В Москве уже надеялись только на Бога, день и ночь ходили крестным ходом вокруг Кремля. Сдайся город, не выиграй он своим сопротивлением нескольких суток, неизвестно, существовало бы дальше нарождающееся Российское государство. Через несколько дней захватчики стерли с лица земли маленький городок, но время было выиграно. Гонцы принесли завоевателю неутешительные вести. Тамерлан повернул назад.