Bo всей валенсіанской равнинѣ отъ Кульера до Сагунто не было деревни или города, гдѣ бы его не знали.
Какъ только раздавались на улицѣ звуки его гобоя, мальчишки прибѣгали во весь опоръ, кумушки звали другъ друга съ жестами удовольствія, а мужчины покидали трактиръ.
– Димони! Димони пришелъ!
А онъ съ надутыми щеками и неяснымъ, устремленнымъ въ даль взглядомъ дулъ себѣ, не переставая, въ длинный гобой и принималъ деревенскія оваціи съ равнодушіемъ идола.
Онъ пользовался популярностью и дѣлилъ всеобщее поклоненіе со своимъ старымъ, потрескавшимся гобоемъ, вѣчнымъ спутникомъ его мытарствъ. Когда тотъ не валялся гдѣ-нибудь на сѣновалѣ или подъ столомъ въ трактирѣ, то торчалъ всегда подъ мышкою у Димони, точно это былъ новый членъ тѣла, созданный природою въ порывѣ стремленія къ гармоніи.
Женщины, смѣявшіяся надъ этою знаменитою погибшею душою, сдѣлали открытіе: Димони былъ недуренъ собою. Онъ былъ высокаго роста и крѣпкаго сложенія, съ круглою головою, высокимъ лбомъ, коротко остриженными волосами и дерзко горбатымъ носомъ. Въ его спокойной и величественной осанкѣ было что-то, напоминавшее римскаго патриція, но не изъ тѣхъ, которые жили въ періодъ суровости по-спартански и развивали силу на Марсовомъ полѣ, а изъ римлянъ періода упадка, которые. портили въ императорскихъ оргіяхъ расовую красоту, окрашивая виномъ носъ въ пурпуръ и безобразя профиль отвислымъ вторымъ подбородкомъ отъ обжорства.
Димони былъ пьяницею. Чудеса erо гобоя, заслужившія ему прозвище демона, не привлекали такъ вниманія людей, какъ знатныя попойки, которыя онъ устраивалъ по большимъ праздникамъ.
Благодаря репутаціи музыканта, которою онъ пользовался, его приглашали во всѣ города и деревни. Онъ являлся безмолвный, держась прямо, съ гобоемъ подъ мышкой, ведя съ собою, точно прслушную собаченку, барабанщика – какого-нибудь подобраннаго по пути парня. Весь затылокъ этого парня становился лысымъ отъ ужасныхъ щипковъ, которыми угощалъ его маэстро въ случаѣ невниманія, когда онъ билъ по барабану безъ увлеченія. А если ему надоѣдала такая жизнь, и онъ покидалъ маэстро, то это случалось послѣ того, что онъ напивался такъ же пьянъ, какъ тотъ.
Bo всемъ округѣ не было такого гобоиста какъ Димони. Но много безпокойствъ причинялъ онъ тѣмъ, которые приглашали его участвовать въ ихъ праздникахъ. Имъ приходилось караулить его, какъ только онъ появлялся въ деревнѣ, грозить ему палкою, чтобы онъ не входилъ въ трактиръ, до окончанія процессіи, а часто и сопровождать его въ минуты крайней снисходительности въ трактиръ, и удерживать его тамъ за руку каждый разъ, какъ онъ протягивалъ ее къ кружкѣ. Но и эти предосторожности оказывались иногда тщетными; случалось не разъ, что шествуя, выпрямившись во весь ростъ, съ серьезнымъ видомъ, хотя и нѣсколько медленною походкою, передъ хоругвями братскаго общества, онъ приводилъ правовѣрныхъ въ ужасъ, начиная вдругъ играть Королевскій маршъ передъ оливковою вѣтвью трактира и затягивая потомъ печальный De profundis, когда фигура святого вступала обратно въ церковь.
Подобныя развлеченія неисправимаго бродяги и пьянаго безбожника веселили народъ. Дѣтвора кишѣла вокругъ него, прыгая въ тактъ гобоя и превознося Димбни. Мѣстные холостяки смѣялись надъ серьезностью, съ которою онъ шествовалъ передъ приходскимъ крестомъ и показывали ему издали стаканъ вина въ видѣ приглашенія, на которое онъ отвѣчалъ хитрымъ подмигиваньемъ, точно хотѣлъ сказать: – Приберегите его на «послѣ».
Это «послѣ» составляло счастье Димони, такъ какъ являлось моментомъ, когда по окончаніи торжества и освобожденіи изъ-подъ надзора, онъ вступалъ снова во владѣніе свободой въ очаровательномъ трактирѣ.
Тутъ онъ былъ въ своей сферѣ – рядомъ съ выкрашенными въ темно-красный цвѣтъ бочками, среди столиковъ, усѣянныхъ круглыми слѣдами стакановъ, вдыхая запахъ лука, трески и жареныхъ сардинъ, красовавшихся на прилавкѣ за грязной рѣшеткой подъ сочнымъ навѣсомъ изъ спускавшихся съ потолка рядовъ засиженныхъ мухами колбасъ, съ которыхъ капало масло, темныхъ сосисекъ и пузатыхъ окороковъ, посыпанныхъ краснымъ перцемъ.