Charlotte Bronte, Karena Rose
JANE EYROTICA
Copyright © 2012 by Karena Rose
All rights reserved
© Милоградова Ю.А., перевод на русский язык, 2013
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2013

В то утро нечего было и думать о встрече с Джоном Ридом. Я час бродила по облетевшему саду, тщетно пытаясь избавиться от горничной моих младших кузин Бесси. Нам с Джоном придется увидеться позже.
Холодный ветер принес с собой хмурые тучи, начал накрапывать пронизывающий дождь, исключающий всякую возможность прогулки. Бесси позвала меня, и, отказавшись от попыток найти Джона, я вернулась в дом. Мы с Джоном договорились встретиться в зарослях ивы, но, очевидно, что-то ему помешало.
Я даже была рада этому. День был прохладный, и мысль о том, чтобы лежать под мокрыми ветвями ивы, каждую минуту рискуя быть обнаруженными, с горящими от сознания того, что мы делаем что-то запретное, щеками, но не в силах остановиться, не доставляла мне сейчас никакого удовольствия. Вместо этого я вернулась в дом, слушая ругань няни Бесси и все острее ощущая физическое превосходство моих двоюродных сестер, Элизы и Джорджины Рид.
Как только мы вошли в гостиную, Элиза и Джорджина окружили свою маму. Она величественно расположилась на диване перед камином, ее дорогие деточки не ссорились и не ревели, и ее счастья ничто не омрачало. Меня она исключила из участия в этой идиллии, заявив, что «как ни прискорбно ей держать меня в строгости, но, пока Бесси не сообщит, что я прилагаю все усилия к тому, чтобы стать дружелюбной и веселой девочкой, она вынуждена лишить меня привилегий, которыми пользуются другие хорошие воспитанные дети».
– Что я сделала? Что говорит Бесси? – спросила я, полагая, что мои попытки уединиться на прогулке рассердили няню.
– Джейн, я не выношу приверед, которые задают слишком много вопросов, – ответила миссис Рид. – Сядь и помалкивай, пока не научишься говорить вежливо.
Сжав губы, я вышла из комнаты, прекрасно понимая, где могу провести несколько редких минут наедине с собой. Я проскользнула в комнату, которая примыкала к гостиной. Здесь обычно завтракали. Я подошла к книжному шкафу, и, убедившись, что за мной никто не наблюдает, сняла с полки свою любимую книгу. Сердце стучало у меня в груди, а руки дрожали в предвкушении. Забравшись на подоконник и скрестив ноги, я задернула за собой красный занавес, почувствовав прикосновение шелковой ткани к своей горячей, влажной ладони.
Тяжелые складки алых драпировок ограждали меня справа. Колеблющиеся волны огненно-красного цвета как будто отражали пульсацию жаркой крови в моем собственном теле. За окном слева от меня открывался бесцветный пейзаж: под сплошной завесой облаков мокрая лужайка, поникшие кусты, окутанные туманом, и бесконечные струи дождя, которые гнал перед собой ветер. По моему телу прошла легкая дрожь. Капли дождя стекали по оконному стеклу, я повернулась спиной к его пронизывающей ледяной поверхности, и у меня вырвался вздох.
Я жадно листала книгу, и знакомые страницы мягко скользили одна за другой, пока я не добралась до вожделенного портрета. Еще один вздох. Взгляд его глубоких, темных глаз пронзал меня насквозь.
Я прижалась к холодному оконному стеклу, и меня охватила волна жара. На копию этого портрета в каталоге я наткнулась несколько месяцев назад, когда исследовала книжные полки, проглатывая книгу за книгой, и с тех пор возвращалась к нему снова и снова. Уголок безымянной иллюстрации был загнут, и картина мгновенно привлекла мое внимание.
Глаза. Они будто проникали в душу, добираясь до самой сердцевины. Когда я впервые увидела их, то почувствовала прилив вожделения под юбками. Это был тот волнующий трепет, который я бы хотела хоть раз испытать при виде Джона Рида, но он не шел ни в какое сравнение.
Я медленно проследила пальцами линию его сильного подбородка, чувствуя гладкую поверхность тонкой страницы. Я даже не знала его имени. Роскошный черный наряд, украшенный драгоценными камнями, выдавал его принадлежность к знатному роду, а поза, в которой он стоял, чуть сгорбившись и прислонившись к стене, свидетельствовала о высокомерии и вспыльчивости. Я смотрела на жесткую щетину на его подбородке и копну непослушных темных волос, и что-то подсказывало мне, что ему не по душе пришлись бы симпатичные вытянутые мордашки Элизы и Джорджины. Его непокорный дух искал такой же дикой, мятущейся души.
Мои щеки опалил алый румянец, и я почувствовала тепло внизу живота. Я положила руку себе на грудь, вообразив, что это прикосновение его пальцев, и прочертила изогнутую линию ключицы, оставляя на коже пылающий след. Запрокинув голову и приоткрыв рот, я представляла, как его полные губы оставляли на моей шее легкие поцелуи. Моя рука опустилась ниже, ощущая волнение за корсажем платья.
Внезапно кто-то рывком распахнул дверь комнаты, и я подскочила, отдернув руку.
– Джейн! – Я услышала голос Джона Рида. Он запнулся, увидев, что в комнате никого нет. – Джейн? Где ты? Мама сказала, что ты пошла сюда. Извини, что не пришел в сад, меня кое-что отвлекло. Но сейчас я свободен.
Мысленно похвалив себя за то, что задернула занавеси, я взмолилась, чтобы он не раскрыл моего убежища, хотя мне было досадно, что он не пришел раньше под ивовые деревья. Открытая книга все еще лежала на моих коленях, и я чувствовала на себе взгляд темных глаз, с нетерпением ожидая, когда Джон Рид уйдет. Я догадывалась, что «отвлекла» его одна из горничных. У мистера Рида был хороший аппетит, и только идиот мог полагать, что я не знаю о тех, с кем он проводит время. Он говорил, что любит меня, но вряд ли бы он стал в таком случае искать утешения у кого-то другого.
Он уже собирался уходить, когда в комнату ворвалась Элиза.
– Ищешь Джейн? – с напускной скромностью спросила она. Элиза однажды заметила, как он запустил руку мне в волосы, и, несмотря на свои десять лет, уже кое о чем догадывалась. – Наверняка она сидит на подоконнике, Джон, – произнесла она.
И, не дожидаясь, пока Джон сам это сделает, я отдернула занавес. У него был скверный характер, и ему бы не понравилось, что я так долго игнорирую его просьбы. Я закрыла книгу и попыталась спрятать ее в складках платья.
– Что тебе нужно? – спросила я.
– Говори «Что тебе нужно, мистер Рид?», – последовал ответ.
Он говорил, что обходится со мной сурово при своих сестрах, чтобы сохранить нашу тайну, но я достаточно знала о его наклонностях, чтобы не удовлетвориться таким объяснением. Он вел себя совсем иначе, когда его никто не видел. В такие минуты он готов был целовать каждую веснушку на моей груди.
– Я хочу, чтобы ты подошла сюда, – сказал он, располагаясь в кресле и пояснив жестом, что я должна была подойти и встать перед ним.
Джону Риду было восемнадцать лет, и он учился в школе. Он был на два года старше меня, мне было шестнадцать, хотя Бесси и остальная прислуга относилась ко мне так, как будто я была намного младше. Сейчас он должен был быть в школе, но мама забрала его оттуда под предлогом «слабого здоровья». Мистер Майлз, учитель, полагал, что его здоровье было бы значительно крепче, если бы он получал меньше сладостей из дома, но материнское сердце отвергало такое суровое объяснение и склонялось к более изящной теории, согласно которой болезненный вид Джона вызван переутомлением и, возможно, тоской по дому.
Привыкнув подчиняться Джону, я подошла к креслу, и несколько минут он изучал меня, скользя взглядом по моему телу, потому что знал, как это выводит меня из себя. Это было наказанием за то, что я не проявила покорность сразу и не вышла, как только он позвал меня.
Я размышляла о том, как проигрывает его внешность по сравнению с внешностью моего темноглазого любовника. Когда он целовал меня, я старалась забыть портрет, но не могла не замечать, какой у Джона безвольный подбородок и жестокий взгляд. Темные глаза, строгое лицо на портрете вставали у меня перед глазами, и я представляла, что вместо Джона передо мной был он, оценивая мою худощавую, но гибкую фигуру и независимость моего характера, которая бросалась в глаза.
– Что ты там делала? – спросил Джон Рид.
– Читала.
– Покажи книгу.
В ушах зашумело, и я почувствовала, как дрожат колени. Наверное, он это заметил, я поняла это по улыбке, которая появилась на его лице. Ему нравилось выводить меня из равновесия и в присутствии сестер, и тогда, когда мы оставались наедине. Точнее, ему нравилось чувствовать свою власть надо мной. Я осторожно достала книгу из складок платья, и он выхватил ее из моих рук. К несчастью, страница с загнутым углом привлекла его внимание, и он сразу же начал разглядывать портрет. В его глазах загорелся ревнивый огонек – он угадал, что привлекло меня на этой странице.
– Ты не имеешь права брать наши книги. Мы держим тебя в нашем доме из жалости, – глухо проговорил он. – Смотри же, я отучу тебя рыться в моих шкафах! Это мои шкафы. Весь дом принадлежит мне. Будет принадлежать через несколько лет. Пойди и встань у двери, только подальше от зеркал и окон.
Я подчинилась, не сообразив сразу, что он собирался сделать. Но когда я увидела, что он размахнулся, собираясь бросить в меня книгой, я инстинктивно отшатнулась, вскрикнув от неожиданности. Но, как оказалось, сделала это недостаточно быстро – книга задела меня. Упав, я ударилась головой о дверь и содрала кожу. Из раны текла кровь, и она сильно болела. Я вскочила, уже не чувствуя страха. Как он мог так поступить? Очевидно, дело было не в одном только желании скрыть нашу любовь от сестер.
– Ты злой, жестокий мальчишка! – произнесла я.
– Что? Что ты сказала? – завопил он. – Вы слышали это, Элиза, Джорджина? Может быть, рассказать маме? Но сначала…
Нагнув голову, он бросился ко мне и вцепился в мои волосы одной рукой, ухватив за плечо другой. Я закрыла глаза и представила на его месте моего темноглазого возлюбленного, сжимающего меня в объятиях, как я делала обычно поздней ночью, когда все в доме спали. Я почувствовала, как несколько капель крови упали мне на шею, но в моих мечтах он смахнул бы их поцелуями своих полных нежных губ. Джон схватил прядь моих волос и яростно рванул. Я вскрикнула. Мое тело стало податливым, я позволила делать ему все, что он захочет.
Меня как будто выдернули из объятий воображаемого возлюбленного, пара сильных рук оттащила меня назад, и я услышала:
– Господи Боже! С какой яростью она набросилась на мистера Джона!
– И с какой страстью!
Элиза и Джорджина привели мать и служанку.
Все еще под впечатлением от своего видения я стояла, задыхаясь, и смотрела прямо в глаза миссис Рид.
– Что здесь… – начала она, и тут ее взгляд упал на книгу, брошенную на пол.
Ее поднятые брови сразу дали понять, кто загнул угол страницы. Она вспыхнула и бросила на меня злобный взгляд, а пальцы сжали мое плечо с такой силой, что ее ногти впились мне в кожу.
– Отведите ее в красную комнату и заприте там! – приказала она.
Меня подхватили четыре руки и потащили наверх.

Всю дорогу я сопротивлялась, что было в новинку для Бесси и мисс Эббот и ухудшило их и без того плохое мнение обо мне.
– Как не стыдно! Как не стыдно! – причитала камеристка мисс Эббот. – Что за неслыханное поведение, мисс Эйр, – драться с молодым джентльменом, сыном вашей благодетельницы и вашим хозяином!
– Хозяин? Почему же он мой хозяин? Разве я служанка?!
– Нет, вы хуже служанки! Вы даром едите свой хлеб! Посидите-ка здесь и подумайте о своем злобном характере.
Они втащили меня в красную комнату и толкнули на табурет. Затем Бесси и мисс Эббот встали надо мной, сложив руки на груди и разглядывая меня мрачно и недоверчиво, как будто сомневаясь в моем психическом здоровье.
– Она никогда раньше не вытворяла такого, – сказала наконец Бесси.
– Это всегда в ней было, – последовал ответ мисс Эббот. – Я часто высказывала миссис свое мнение насчет этого ребенка, и она всегда со мной соглашалась. Эта девчонка так скрытна.
Бесси не ответила, но спустя некоторое время произнесла, обращаясь ко мне:
– Вы должны понимать, мисс, скольким вы обязаны миссис Рид. Она позволила вам жить у себя, а не то вас пришлось бы отправить в работный дом.
Я ничего не ответила на эти слова, которые слышала уже много раз. С тех пор, как я себя помню, никто не упускал случая намекнуть на мое положение в доме.
– Это для вашего же блага, – добавила Бесси, и ее голос уже не звучал так сурово. – Если вы будете буянить и грубить, вас отошлют, не сомневайтесь.
– Пойдемте, оставим ее, – сказала мисс Эббот. – Помолитесь хорошенько, мисс Эйр, когда останетесь одна. Если не раскаетесь, что-нибудь злое и скверное может спуститься по трубе и утащить вас с собой.
Они вышли, заперев за собой дверь.
В этой комнате почти никогда не ночевали. Кровать из красного дерева с массивными столбами и тяжелым камчатым пологом высилась посередине как священный идол. Два широких окна, часто закрытые ставнями, были задрапированы той же пышной, в складках тканью, напоминавшей похоронное покрывало. Ковер был красным, столик у подножия кровати был накрыт тканью тоже красного цвета, а стены были светло-коричневого оттенка с оттенком розового.
В комнате было холодно, потому что камин здесь разжигали редко. Детская была в другой части дома, поэтому никаких звуков здесь не было слышно, и комната принимала еще более торжественный вид от того, что была необитаема. Только горничная заходила сюда по субботам смахнуть пыль с зеркал. Миссис Рид изредка уединялась здесь, исследуя содержимое некоего потайного ящика в шкафу и, как я могла судить из событий сегодняшнего дня, в нем хранилось еще несколько портретов моего темноглазого возлюбленного. Возможно, она, как и я, тосковала по нежным прикосновениям его рук, ведь ее муж давно умер. В этих последних словах таится загадка этой красной комнаты, на которой с тех пор словно лежало заклятие.
Девять лет назад мистер Рид испустил здесь свой последний вздох. На этой кровати лежало его мертвое тело, и как будто здесь поселился какой-то мрачный дух, которого обитатели дома не решались беспокоить частыми вторжениями.
Я неподвижно сидела на низкой оттоманке возле отделанного мрамором камина. Наконец я решилась встать и проверить, заперта ли дверь. Увы! Ни один узник в мире не находился в более надежной тюрьме. Возвращаясь от двери, я прошла мимо зеркала и, не удержавшись, заглянула в темную бездну. Отраженные в нем предметы предстали чужими, зловещими, а странная маленькая фигурка с выступавшим из темноты бледным лицом казалась уставившимся на меня призраком. Я вернулась на свое место.
Голова все еще болела, а рана кровоточила, я осторожно дотронулась до нее и вздрогнула. Мне все еще не верилось, что Джон мог это сделать. Он был вспыльчивым и грубым, но не жестоким. Возможно, его ослепила ревность.
– Это несправедливо! Несправедливо! – крутилось у меня в голове, ведь его миссис Рид не отчитала за драку. Наверное, жестокость он унаследовал от нее.
В комнате начинало темнеть. Уже пробило четыре часа, и пасмурный день сменялся угрюмыми сумерками. Было слышно, как дождь барабанит по стеклам окон на лестнице, а в роще за домом завывает ветер. Я продрогла, и мужество окончательно покинуло меня.
Я невольно возвращалась мыслями к мистеру Риду, к его смерти, и мои размышления становились все мрачнее. Я не помнила его, но знала, что он был моим единственным дядей – братом моей матери, что он взял меня к себе, когда я осталась сиротой, потеряв родителей, и что, умирая, он взял с миссис Рид обещание, что она будет растить меня как своего собственного ребенка. Меня не отпускала мысль о том, что, если бы мистер Рид был жив, он бы относился ко мне хорошо. В этом я была уверена и никогда не сомневалась. Я сидела, глядя на покрытую белым покрывалом кровать в углу, где уже собирались тени, и вспоминала все, что я слышала о мертвецах, которые, не дождавшись исполнения желаний, высказанных на смертном одре, вставали из гроба, чтобы наказать клятвопреступников и отомстить за угнетенных. Взгляд мой притягивала тускло поблескивающая поверхность темного зеркала, и я представляла, как дух мистера Рида, возмущенный несправедливостями, творящимися по отношению к дочери его сестры, покидает место упокоения и восстает передо мной в этой комнате.
Я утерла слезы и старалась заглушить всхлипы, пребывая в ужасе от того, что сейчас услышу загробный голос, утешающий меня в моей скорби, или увижу светящееся во мраке лицо, склонившееся надо мной с нечеловеческим выражением жалости и сострадания. В этот момент какой-то отблеск упал на стену. Может быть, лунный луч проник через отверстие в ставнях? Нет, свет луны неподвижен. Я не могла оторвать взгляда от светлого пятна, которое скользнуло на потолок и затрепетало над моей головой. Мое сознание было полно ужасных видений, нервы напряжены до предела. Мне казалось, что этот стремительный луч был провозвестником появления потусторонних сил. Сердце колотилось в груди, пылающий мозг наполнялся шумом, который я принимала за шелест крыльев. Что-то, казалось, приближается ко мне, я задыхалась от отчаяния. Не в силах сдерживаться, я бросилась к двери и в бессилии принялась трясти дверную ручку. В коридоре послышались торопливые шаги, в замке повернулся ключ, и на пороге появились Бесси и Эббот.
– Выпустите меня! Я хочу в детскую! – кричала я.
– Что случилось? Ты поранила себя? Что ты увидела? – допрашивала меня Бесси.
– О, Бесси! Я увидела свет и подумала, что сейчас появится призрак! – Я крепко вцепилась в нее, и она не отнимала руки.
– Она нарочно закричала, – заявила Эббот с выражением отвращения на лице. – Ну и крик! Нам показалось, что она страдает от боли, и, конечно, в таком случае можно было бы извинить ее, но ей всего лишь нужно было притащить нас сюда. Мне знакомы все ее гнусные уловки.
– Что тут происходит? – раздался голос миссис Рид, которая появилась в коридоре. Ленты ее чепца развевались, а платье угрожающе шелестело. – Эббот и Бесси, кажется, я ясно дала понять, что Джейн Эйр должна находиться в красной комнате, пока я сама не поднимусь за ней.
– Но мисс Эйр так ужасно кричала, – попыталась возразить Бесси.
– О тетя! Сжальтесь! Простите меня! – умоляла я, вне себя от ужаса. – Я не вынесу этого, накажите меня как-нибудь еще! Я лучше умру, чем…
– Молчать! Подобная несдержанность омерзительна.
В ее глазах я была всего лишь маленькой артисткой. Она искренне считала, что во мне кроются опасные пороки, страсть к непослушанию и двуличие.
Бесси и Эббот посторонились, и миссис Рид, выведенная из себя моими бурными рыданиями и выражением неистовой муки на лице, втолкнула меня обратно в комнату и заперла за собой дверь. Я слышала, как она с шелестом удаляется прочь по коридору. Я вскрикнула и потеряла сознание.

Я помню, как проснулась оттого, что кто-то берет меня на руки, поднимает и усаживает прямо. Я никогда раньше не знала такого бережного и нежного обращения, даже когда была с Джоном. Я склонила голову на подушку или на чью-то руку, и, наконец, почувствовала облегчение.
Через пять минут туман в моей голове рассеялся, и я ясно поняла, что нахожусь в своей постели. Была ночь, на столике горела свеча, а у подножия кровати стояла Бесси с миской в руке. На стуле, наклонившись ко мне, сидел джентльмен.
Отвернувшись от Бесси (ее присутствие было мне гораздо менее неприятно, чем присутствие, например, Эббот), я внимательно всмотрелась в лицо джентльмена. Я знала, что в случае нездоровья слуг к нам приходил мистер Ллойд, аптекарь. Для себя самой и для детей миссис Рид приглашала врача.
– Ну, кто же я? – спросил он.
Я назвала его имя, протянув руку, и он с улыбкой пожал ее.
– Мы отлично поладим, – сказал он.
Затем он уложил меня обратно в постель и наказал Бесси быть осторожной и не беспокоить меня больше этой ночью. Дав еще некоторые указания и предупредив, что зайдет завтра, он ушел. Мне казалось, что, когда он сидит рядом на стуле, я в безопасности, под защитой друга, и я не хотела, чтобы он уходил. Когда он закрыл за собой дверь и комната опять погрузилась во мрак, мое сердце снова наполнилось тревогой.
– Поспите немного, мисс? – голос Бесси звучал мягко.
– Постараюсь, – ответила я.
– Тогда я, пожалуй, пойду спать, ведь уже за полночь. Но вы можете позвать меня, если вам что-нибудь понадобится.
Ободренная ее необычайной любезностью, я решилась задать вопрос.
– Бесси, что со мной случилось? Я заболела?
– Наверное, вы так сильно плакали в красной комнате, что вам стало плохо. Но, без сомнения, вы скоро поправитесь.
Бесси ушла в комнату, где спали горничные, и, поскольку она находилась рядом с детской, я услышала, как она говорит:
– Сара, я попрошу тебя поспать со мной в детской – ни за что в жизни не решусь остаться сегодня одна с этой девочкой. Она ведь может и умереть. Не пойму, с чего вдруг с ней случился этот припадок. Может быть, на самом деле увидела что-нибудь? Миссис Рид все-таки обошлась с ней слишком сурово.
Они с Сарой легли в постель, и я слышала их шепот еще с полчаса, прежде чем они уснули. До меня доносились лишь обрывки разговора, но по ним я могла судить, о чем они говорят: «Прошло мимо нее, все в белом, и исчезло… А за ним – огромный черный пес… Три глухих удара в дверь… Свечение на кладбище, как раз над его могилой…». В конце концов, их голоса смолкли, в камине погас огонь и свеча потухла. Я изо всех сил старалась уснуть, но была настолько охвачена страхом, что даже легкое дыхание Элизы и Джорджины, спящих рядом в своих кроватях, не могло меня успокоить. Я чуть не закричала, когда увидела, что дверь детской медленно отворилась, но тут услышала знакомый голос Джона.
– Джейн?
Я не отвечала, надеясь, что он уйдет. Я не простила его за то, что он ударил меня, и вряд ли когда-нибудь прощу. Пока сидела в красной комнате, я ясно поняла, что Джон не любит меня. Осознание этого пронзило меня холодно и отчетливо, и ссадина на лбу должна была служить мне напоминанием. Мне не следовало верить ему и раньше, зная о черствости его матери и сестер. Облегчением для меня было чувствовать, что я тоже его не любила. Всю жизнь мне не хватало нежности и ощущения привязанности, и я ошибочно пыталась найти это у Джона Рида, но теперь я не так глупа.
– Джейн, извини, что бросил в тебя книгой. Я не хотел. Я притворялся перед Элизой и Джорджиной, ты же знаешь.
Я знала гораздо больше, но по-прежнему не отвечала. От Джона было не так просто избавиться. Он прокрался в детскую и остановился прямо возле моей кровати. Он часто приходил ко мне после полуночи, и наше счастье, что его сестры всегда так крепко спали. В первый раз это случилось примерно полгода назад. Джон Рид приехал домой из школы и всю неделю внимательно приглядывался ко мне. Мне не хватало ласки, и я попала прямо к нему в руки.
– Джейн, ты же знаешь, я люблю тебя, – проговорил он, нежно поглаживая меня по волосам.
Я больше не притворялась, что сплю. Да, он не любил меня, но мне так хотелось, чтобы его слова оказались правдой, и поэтому я провела языком по губам, зная, что это нравится ему.
Он бросил на меня помутневший взгляд и наклонился, чтобы лечь рядом со мной на кровать. Нас разделяла только тонкая простыня, и я почувствовала его эрекцию, когда он осторожно прижался ко мне. Мое тело ответило ему сильным желанием.
– О, Джейн… – прошептал он мне на ухо, касаясь легкого пушка на моей шее.
Я почувствовала, как во мне поднимается волна удовольствия, и запрокинула голову, приоткрыв рот и закрыв глаза. Я представила себе моего темноглазого возлюбленного. В моем воображении именно он, а не Джон, оказался со мной рядом под одеялом и произнес мое имя – Джейн.
Он коснулся своими горячими губами моих губ, затем прижался к ним неистово и страстно. Его язык был у меня во рту, и мы словно пробовали друг друга на вкус. Он провел рукой по моему телу, задержавшись на моей маленькой груди, и, скользнув вниз, оказался между моих ног. Мучительно долго он описывал круги, и я чувствовала удовольствие, рябью расходившееся по моему телу, как по поверхности воды. Я сильно прикусила губу, чтобы не вскрикнуть, и мои бедра подрагивали от возбуждения. Он начал щекотать меня внизу живота, пробегая пальцами от пупка до бедер и обратно, легко сжимая нежную кожу.
– Я хочу тебя, – прошептал он, стягивая с меня рубашку и торопливо снимая одежду с себя.
И опять мой темноглазый любовник оказался сверху, осторожно проникая ко мне между ног. Я задержала дыхание, когда он вошел в меня, пронизывая все мое тело мучительным возбуждением. Он начал медленно двигаться вперед и назад, наполняя и отпуская меня. Пульсирующий ритм внизу живота нарастал, но внезапно он остановился.
Он оставил меня и кончил со вздохом.
– Спокойной ночи, Джейн, – сказал он и ушел, оставив меня неудовлетворенной, впрочем, как и всегда, и с полным осознанием того, что я не любима.
На следующий день где-то около полудня я сидела перед камином в детской, закутавшись в платок. Я чувствовала упадок сил. Главной причиной моей болезни была невыразимая моральная усталость; усталость, от которой слезы медленно текли у меня по щекам. Соленые капли падали вниз одна за другой, несмотря на то, что сейчас было самое время для того, чтобы веселиться, ведь все Риды уехали куда-то вместе со своей мамой. Но меня не отпускало чувство стыда за то, что я уступила Джону прошлой ночью, тогда как мне следовало оставаться твердой. Кроме того, я все еще ощущала последствия обморока в красной комнате.