– Ску-у-учно, – коренастый белобрысый парень, чей возраст благодаря не очень здоровому образу жизни конфузливо прятался от точного определения, лениво цвиркнул слюной сквозь щель между зубами. – Чего они все время мужиков сюда таскают, хоть бы одну бабу привезли!
– Много тебе баба кирпичей налепит! – фыркнул его напарник, жилистый высокий дядька с наголо обритой головой. – Тут и мужики дохнут от работы, как кони, а баба, ваще, и неделю не протянет.
– Дак зачем баб на конвейер или в карьер? – светло-голубые глазки (именно глазки, слишком уж мало места занимали они на лице их носителя) мгновенно наполнились похотливым «маслицем». – Они для другого дела нужны, чтоб не скучно было! Ведь круглосуточная в них необходимость имеется, если задуматься! Днем – жрачку готовили бы, стирали, убирали, ночью – нас бы ублажали, со всем тщанием! А кто халтурить бы начал – получил бы по полной программе, и энтузиазм вернулся бы! И не только ночью ведь бабы развлечь могут, но и днем, вот как сейчас!
– Мечтатель! – насмешливо хмыкнул лысый. – Ты, Гришаня, ничего не забыл?
– Забыл, – с хрустом потянулся Гришаня. – Как баба пахнет, забыл за те три месяца, что тут без выходных торчу!
– Ты, похоже, забыл, зачем тут вообще торчишь. И за что нехилые бабки получаешь, кстати. Ты охранником здесь числишься, между прочим. И должен каждые двадцать минут цеха обходить, следить, чтобы эти козлы работали, а не отлынивали! А ты уже больше часа валяешься на койке и ноешь!
– Дак и ты, Гвоздь, вроде не особо утруждаешься, – лениво отмахнулся белобрысый. – Че-то я не видел, штоб ты поскакал в цех, как положено по уставу.
– Потому что я – старший в наряде.
– Ай ладно! Тебе тоже не в кайф тащиться из теплой каптерки в холодный цех! Да еще в такую погоду! Не то снег, не то дождь, слякоть, сырость, бр-р-р! – парня аж передернуло.
– Так ноябрь за окном, не май, – невольно поежился и Гвоздь. – Скоро закроемся. Хозяину придется снова облавы на бомжей и придурков, приехавших в Москву на заработки, устраивать и на Кавказ их отправлять.
– Так это ж здорово! – оживленно потер руки Гришаня. – Хоть отсюда выберемся! И развлечемся, и по бабам пройдемся! Хозяин ведь премиальные за каждого барана дает!
– За каждого сильного и крепкого барана. За доходяг, если ты помнишь, штрафные можно получить, из зарплаты вычтут, если клиент в течение недели копыта отбросит.
– Да как же их разберешь – доходяги они или здоровые? Иногда внешне – лось лосем, а на деле – сопля хилая. А иногда – совсем наоборот. Вон, как хозяин на Пашку с Кабаном из-за Немтыря наезжал, Кабану даже рыло пару раз поровнял – че калеку-то привезли, мало того, что он всю машину в кровище изгваздал, так все равно подохнет! Лечить-то его тут некому!
– Ага, помню, – усмехнулся Гвоздь. – Хозяин хотел сразу Немтыря пристрелить, но, наваляв Кабану, успокоился и велел мужика в барак оттащить и на нары кинуть. Вдруг оклемается?
– Так ведь и оклемался же! Хотя и остался калекой, а живой! И работает не хуже других, и нас веселит. О, кстати, пойдем пуганем его! – Гришаня закопошился, полез в тумбочку. – Хоть поржем. А то скоро передохнем от скуки, как мухи.
– И не надоело тебе? – покачал головой Гвоздь, поднимаясь. – Всегда ведь одно и то же.
– И че? Все равно ржачка! О, нашел! – белобрысый вытащил из-под груды хлама небольшое зеркало в овальной пластмассовой рамке. – Пошли.
– Пошлю, – хмыкнул напарник, поправив на плече ремень автомата. – Причем неоднократно и в разные места. Оружие не забудь, секьюрити хренов!
– Ой, да ладно! Твоей пушки вполне достаточно, они и так нас боятся!
– Гришаня, тебе что, работа надоела? Мало платят?
– Да не, все пучком, а че?
– А то! Совсем обленился, хрен моржовый! Автомат ему лениво взять! А если хозяин тебя вот так увидит? С зеркалом наперевес вместо ствола? Хочешь в цех попасть, на работу? Кирпичи таскать?
– Ладно, ладно, не бузи, – буркнул Гришаня, взяв со стола оружие. – Теперь доволен?
– А мне, если честно, по фигу, – пожал плечами лысый. – Я те просто напомнил, что тут у нас к чему.
Он первым открыл дверь каптерки, где грелись обычно дежурившие охранники, и страдальчески скривился:
– Ну и хрень! Три часа дня, а темно, как ночью! Вон, тучи какие брюхатые нависли, теперь неделю целую снег с дождем будет лепить! Давай, бегом за мной! Да не топай ты так, слоняра! Грязь во все стороны летит!
– Я те че, балерина, че ли, – бабочкой порхать! – огрызнулся парень, стремившийся побыстрее преодолеть несколько метров, отделявших каптерку от длинного навеса, под которым и располагались «цеха» нелегального кирпичного завода.
Их за последние годы развелось на территории России, как блох на бродячей собаке. Особенно много их было в Дагестане, но и в Подмосковье тоже имелись – столица ведь активно строилась, и на дома бизнес-класса нужен был кирпич. Много кирпича.
Прибыльный бизнес, между прочим! Глина и песок – все это бесплатно, главное, хороший карьер найти и местную власть подмазать. Капитальную стройку разворачивать не надо – привез к карьеру оборудование (печи, конвейер и т. д.), установил навес от дождя и снега, огородил территорию колючей проволокой, выкопал землянки для рабов, установил полевую кухню, теплые вагончики для охранников, отловил в городе кучку бомжей и гастарбайтеров и – вперед! Лепи себе кирпичи – и складывай в карманы прибыль. А выбывшие из строя из-за непосильной работы и скотских условий жизни рабы просто и незатейливо закапывались на дне выработанного карьера…
Единственный минус этих подмосковных заводиков – зимой они работать не могли, морозы не позволяли. Приходилось сворачивать лавочку до весны и переходить на поставку рабов для республик, то есть стран! – Кавказа.
Вот и этот заводик, затаившийся приблизительно километрах в ста от Москвы, дотягивал последние дни. У конвейера осталось совсем мало рабов – с наступлением холодов жить в землянках и работать на открытом воздухе могли только самые сильные и крепкие.
Хотя внешне о них этого сказать было бы нельзя.
Например, человек, к которому направились сейчас охранники, вообще непонятно каким образом удерживал свое исковерканное тело в вертикальном положении. Вернее, почти в вертикальном…
Его словно скрутили когда-то в жгут, вывернув ноги и руки самым невероятным образом, да так и оставили. И непонятно было – то ли это переломы неправильно срослись, то ли тело мужчины свело вечной судорогой.
В пользу последней версии свидетельствовало его лицо. Понять, как выглядит – или выглядел – этот несчастный на самом деле, было практически невозможно: мышцы лица чудовищно исказились, словно какой-то безумный кукольник, обкурившись травы, решил вылепить из глины свой личный глюк.
И вылепил. Утопив в складках щеки левый глаз, заставив вытаращиться правый, вытянув вперед нижнюю губу и втянув внутрь верхнюю…
Красавец, в общем, писаный. Особенно если ко всему вышеперечисленному добавить обритую наголо (чтобы вши раньше времени не загрызли) голову с отросшим «ежиком» грязно-серых волос. Вернее, волосы его скорее всего были черными, с проседью, но сейчас они выглядели порослью неопрятной плесени на покрытой шрамами голове.
Гришаня на цыпочках подкрался к складывавшему на поддон кирпичи бедолаге и резким движением руки выставил перед его глазами зеркало.
Увидев свое отражение, несчастный взвыл, отшатнулся, закрыл лицо скрюченными, похожими на клешни, руками и, упав на пол, забился в истерике, мыча что-то невразумительное.
Белобрысый, захлебываясь от восторга и регоча, отводил его руки-клешни от жуткого лица, вновь и вновь тыкал зеркало чуть ли в нос бедняге, глумливо выкрикивая:
– Свет мой, зеркальце, скажи да всю правду доложи – я ль на свете всех милее? А? Всех румяней и белее?
До тех пор, пока раб не заплакал, тихо и безнадежно.
– Ладно, хватит, – поморщился лысый, вовсе не разделявший веселья своего молодого напарника. – Хорош, говорю! И так народу мало осталось, а ты своими забавами еще одного из строя вывел!
– Ниче, щас я его подыму! – гыгыкнул Гришаня и лениво пнул скорчившегося в позе зародыша мужчину: – Эй, Немтырь, подъем! Хватит отдыхать, чучело! А то щас опять зеркало достану! Ну! Кому сказал!
И он ударил сильнее. Потом – еще круче врезал. Потом – со всей дури, азартно оскалившись.
Но продолжить развлечение парнишке не удалось – он огреб подзатыльник от напарника и, огрызаясь, вынужден был продолжить обход цеха.
Оставив на полу дрожавшую от боли и ужаса жертву.

Они снова и снова к нему приходили. Снова – страх и боль. Всегда только страх и боль. Иногда – сильные, очень, как сейчас, но обычно это была ровная, безнадежно-унылая трясина ставшего привычным кошмара.
Он ничего не помнил, кроме этого кошмара. Кто он такой, откуда, как его имя, есть ли у него семья, кем он был раньше – вообще ничего.
Отсчет его нынешней жизни пошел с медленного, мучительного всплывания на поверхность черной бездны, в которой он пребывал…
Он не знал, сколько времени пробыл в этом безвременье. И как туда попал. Просто свернувшееся в точку сознание вдруг вздрогнуло, словно услышав жалобный крик кого-то очень близкого, самого родного, самого любимого…
И точка сознания запульсировала в ответном крике. И начала расти, хотя это было невозможно. Так, во всяком случае, выла и рычала бездна: «Невозможно!» – сдавливая его сознание со всех сторон. Она не только давила, она еще и рвала когтями, и хлестала щупальцами, и грызла, грызла, грызла разум и сознание жертвы, выполняя приказ Хозяина.
И почти выполнила этот приказ, оставив от его разума жалкие ошметки…
Но только – почти. Потому что в каждом из обрывков сознания сохранилось общее ядро. Как в любой живой клетке. Из которых состоит любой организм.
И к моменту окончательного возвращения на поверхность реальности из разбросанных обрывков и клочков сложился новый организм, вернее – новый разум. Пусть изувеченный, пусть маленький, почти ни на что не годный, но – разум. С пылающей в самом центре одной-единственной мыслью:
ОН ДОЛЖЕН СПАСТИ.
Кого, зачем, от чего спасти – этого он не знал. Он вообще ничего не понял, когда реальность окончательно разрешила ему вернуться из небытия.
Потому что трудно понять что-либо, с размаху погрузившись в океан боли. Дикой, невыносимой боли во всем теле. Словно чудовищная судорога свела не одну мышцу, а сразу все. И отпускать их боль явно не собиралась.
Он едва сдержал крик, перешедший в глухой стон. Зачем он это сделал – он понятия не имел. Изувеченное сознание пока что не в состоянии было что-либо решать, думать, анализировать, сейчас им руководили лишь инстинкты. Звериные инстинкты, когда-то позволившие человеку выжить в первобытном мире.
Именно они и заставили его сдержать крик. А затем пришло желание: открыть глаза и осмотреться.
Молчи, затаись, слушай!
Он послушно выполнил приказ, хотя сделать это было невыносимо трудно – боль буквально выворачивала его наизнанку.
И не зря он сдержался, как оказалось.
Над головой его что-то скрипнуло, и в легкие ворвался поток свежего воздуха – вдруг обнаружилось, что до этого момента он дышал спертой вонючей смесью, в которой было больше паров бензина, чем кислорода.
Его весьма бесцеремонно перевернули, а затем жесткие пальцы приподняли его веко.
– Ну как? – поинтересовался незнакомый мужской голос. Говорил, похоже, какой-то молодой мужчина. – Неужели очнулся?
– Нет, конечно, – уверенно произнес другой голос, принадлежавший мужчине постарше. Смутно знакомый голос, от звука которого пришедшему в себя человеку захотелось с рычанием вцепиться в глотку его обладателя. – Это в принципе невозможно, в этом теле больше нет разума, нет личности. Я уничтожил ее. Вернее, его. Кирилла Витке больше не существует, ясно?
– Но точно так же вы говорили, что это тело больше ничего никогда не почувствует, а он застонал!
– Скорее всего, это была рефлекторная реакция телесной оболочки – на толчок. Машину сильно подбросило, я сам едва язык не прикусил! Ты бы, Сергей, лучше поаккуратнее водить научился!
– Да я и так аккуратно, просто темно очень. С тех пор как мы с федеральной трассы свернули, не дорога началась, а полный отстой! Ни одного фонаря, приходится полагаться только на свет фар, а в этом свете всех колдобин никак не различить!
– Ты же ездил сюда днем, на рекогносцировку! Все должен был изучить!
– Можно подумать, Петр Никодимович, я сюда приезжал, чтобы подробный план местных грунтовок составить! Мне, смею напомнить, было чем заняться!
– Ладно, не ворчи. Ты молодец, не спорю, все сделал как надо. И со свиньями… это ты изящно придумал. Откуда такой полет фантазии?
– А, в каком-то боевичке «штатовском» видел – там тело чересчур любопытной девки как раз свиньям и скормили. Я еще удивился тогда – хрюшки разве мясо едят?
– Едят, Сережа, они все едят. Так что опознать нашего красавчика будет очень сложно.
– Кстати, а зачем нам это?
– Что?
– Ну, чтобы его трудно было опознать? К чему такие сложности? Нам ведь обратное требуется – чтобы никто не усомнился в зверском убийстве именно Кирилла Витке! Совершенного его любовницей.
– Да, вот только сложно будет объяснить причины такого состояния тела погибшего, – над головой жертвы что-то снова стукнуло, голоса стали глуше. Правда, ненадолго – говорившие переместились вперед, и слышимость опять улучшилась. Тип постарше продолжил: – А нам разве хочется, чтобы у следствия возникли ненужные вопросы?
– Какие еще вопросы?
– Да хотя бы первый и самый для нас опасный – что произошло с телом? Мы ведь все инсценировали так, чтобы и сомнений не возникло – девка разозлилась на любовника за то, что он решил ее бросить. Она отравила его и затем скормила тело свиньям, чтобы все считали Кирилла Витке пропавшим без вести. Но ее вовремя разоблачили и нашли останки несчастного до того, как они полностью исчезли в желудках милых хрюшек. Все так?
– Ну да. Но я по-прежнему не понимаю, зачем такие сложности? Зачем уничтожать тело? Ведь если труп любовника просто найдут в доме Елены Осеневой, для следствия этого окажется более чем достаточно!
– Все-таки ты был и остался раздолбаем, и как только тебя Раал выносит?
– Это вопрос спорный – кто кого носит, – пробурчал молодой.
– Вот именно – спорный! А что касается тела Кирилла – как, по-твоему, объяснить искореженность его рук и ног? Ты же видел, как его скрутило!
– Ну и что? После смерти мышцы расслабятся…
– Идиот, они закостенеют как раз!
– Не факт! Трупное окоченение…
– Все, хватит! – рявкнул старший. – Сосредоточь лучше свое внимание на дороге, а не на спорах с Учителем!
– Мне вы не Учитель, если вы забыли…
– Заткнись, я сказал! На роль Проводника и другого кандидата найти можно, если ты не забыл!
– Будто у вас время есть искать…
– Сергей, – голос старшего неожиданно заледенел, стал каким-то неживым, – не зарывайся. Не надо.
Салон автомобиля внезапно наполнился тяжелой, чуждой, душной энергетикой. От чего звериные инстинкты лежавшего в багажнике мужчины мгновенно ощетинились, приготовились к броску.
А сидевший за рулем тип по имени Сергей испуганно просипел:
– Прошу меня простить! Это я от усталости – так трудно соображать, когда действуешь в режиме цейтнота.
– А тебе и не надо соображать, тебе надо четко выполнять инструкции!
– Да, конечно.
Оставшуюся часть пути спутники, вернее подельники, ехали молча.
Услышанное никак не хотело складываться в общую картину. Слишком много информации, кое-как слепленные осколки разума жертвы не справлялись с этим потоком, наоборот, поток этот вновь чуть было не размыл их на составные части-обрывки…
И опять за дело принялись инстинкты. Вернее, один из них – инстинкт самосохранения.
Из мутного потока чужой ментальной грязи он выделил самое главное на данный момент – хозяина инстинкта хотят убить.
А значит – надо бежать.

Но как? Как это сделать, если хозяин лежит в плотно закрытом багажнике? Ну да, руки и ноги у него ничем не связаны – убийцы не сочли нужным возиться с веревками, они были абсолютно уверены в том, что их пленник – всего лишь пустая телесная оболочка, неспособная на какие-либо действия.
Но и упругим движением выпрыгнуть из багажника, едва лишь эти двое поднимут крышку, а затем парой ударов отправить их в нокаут – это тоже не получится. Потому что тело хозяина сейчас не в состоянии даже пошевелиться без стона, а руки и ноги его все же… связаны.
Связаны скрючившей их судорогой. И подчиняться приказам нервной системы они отказываются категорически. Просто взяли – и грубо послали «систему» туда, куда приличные дамы заглядывают исключительно по любви.
Ситуация с унылым «чвяком» погружалась в трясину безнадежности, если выразиться метафорически…
И тут откуда-то издалека опять пришла боль. Не физическая – душевная. И – не его боль.
Но она оказалась такой сильной, такой отчаянной, такой невыносимой, что его личные муки показались всего лишь легким дискомфортом. А угасшая было искра разума снова вспыхнула и пылала теперь все сильнее и сильнее.
Он по-прежнему не знал, кто он такой и что с ним произошло. Услышанные от двух подонков имена никак не отозвались в искалеченном сознании. Кто такие Кирилл Витке и Елена Осенева – ему было безразлично.
Сейчас его занимало только одно: ЕЙ плохо. Очень плохо. ЕЕ душу рвут сейчас на части – точно так же, как недавно рвали его разум. И если он не поможет ЕЙ, она исчезнет. Прежняя ОНА – исчезнет…
Его уверенность нельзя было объяснить пониманием или знанием, он просто ощущал это всем своим существом, словно ЕЕ боль была его болью.
Правда, он понятия не имел, кто такая эта ОНА, как ее зовут, кем ОНА ему приходится, где ЕЕ искать, в конце концов!
Все это было слишком сложно для изувеченного разума жертвы. Поэтому разум выбросил вон ненужные рассуждения и попытки разобраться что к чему, сосредоточившись на одном – на побеге.
Почувствовав поддержку, оживился инстинкт самосохранения: глухо застонав, поднялась с колен сила воли.
Теперь их было как бы трое. Теперь они справятся – должны справиться!
Тем временем автомобиль, увозивший его навстречу смерти, остановился. Двигатель, устало фыркнув, заглох, хлопнули дверцы, а спустя пару секунд в легкие калеки вновь хлынул свежий холодный воздух с привкусом дождя.
– Ну, как он там? Живой? – Голос младшего подельника.
– Сейчас гляну. – Шею жертвы с левой стороны сдавили жесткие пальцы. – Живой. Да, собственно, его физическое состояние не такое уж и безнадежное, он мертв ментально, а физически – он мог бы протянуть сколь угодно долго. Сердце у него здоровое, организм в целом – тоже, он всего лишь сведен вечной судорогой. Но если бы господин Витке все же хоть немного сохранил свое «Я», он бы сейчас не лежал, как бревно, а выл бы от боли.
– Прямо уже и выл бы!
– А у тебя когда-либо сводило судорогой ногу, к примеру?
– Ну, было такое дело пару раз.
– Больно тебе было?
– Не то слово! И позже, когда судорога отпускала, еще пару дней побаливало.
– Так вот, представь себе, что у тебя свело не одну ногу, а ВСЕ мышцы тела, в том числе и лицевые.
– Нет уж, спасибо! – У молодого даже голос дрогнул. – Тогда точно – он типа в коме, иначе орал бы беспрерывно.
– Давай вытаскивай его и в дом неси.
– А вы мне разве не поможете?
– Еще чего! Ты у нас парень молодой, сильный – сам справишься. А я пойду проверю, как там наша горе-любовница. Надеюсь, не сбежала.
– Куда ей! Я ей слоновую дозу транквилизаторов вкатил, до завтрашнего обеда она не очухается!
– Не забывай: Осенева – не обычная девица, в ней течет кровь Гипербореи, так что она может очнуться гораздо раньше.
– Я это учел и именно поэтому вкатил дозу, от которой обычная девица уже отправилась бы на небеса, играть на арфе. А вот, кстати, почему вы решили подставить Осеневу, а не попытаться склонить ее к сотрудничеству? Она же единственная, насколько мне известно, оставшаяся в живых после смерти Квятковской носительница Древней Крови? Во всяком случае, из найденных Раалом личности? Она должна владеть хоть какой-то ментальной силой предков!
– Она и владеет. Тем и опасна.
– Но почему опасна?
– Потому что ее душа слишком человеческая, слишком светлая. В ней нет зла.
– У каждого есть в душе что-то темное, абсолютно светлых людей не бывает.
– Бывают. Те, кого другие люди называют святыми.
– Ага, и Осенева у нас – святая! Мать Тереза!
– Нет, Елена вовсе не святая, глупостей в своей жизни она натворила достаточно, но суть ее, основа, так сказать, – светлая. И эта основа слишком твердая, чтобы ее можно было сломать. Проще – устранить.
– Ну так и шлепнули бы ее, зачем такую сложную схему придумывали, да еще и в режиме цейтнота! Нет человека – нет проблемы.
– И снова повторю – не обычного человека, а уникального! И Эллар, и твой Раал, насколько мне известно, категорически против физического устранения единственного известного им потомка гиперборейцев. Они рассчитывают, что зона все же сделает свое дело, и из заключения выйдет совсем другая Елена Осенева, готовая, так сказать, перейти на нашу сторону.
– И зачем им это? Ведь к тому времени мы и так откроем Врата, и сюда придут истинные гиперборейцы. И настрогают – между делом – еще кучу потомков.
– Во-первых, не кажи «гоп», как говорится. Врата уже не единожды пытались открыть, но, как видишь, они по-прежнему закрыты…
– Но теперь мы устранили практически всех, кто нам помешал тогда это сделать!
– Не всех.
– За остальными дело не станет.
– Раал, похоже, опять отвлекся на беседу с Элларом, – тяжело вздохнул старший, – оставив тебя одного. Иначе ты бы не «тупил» так.
– Ничего я не «туплю», – проворчал младший. – Все ведь уже и так ясно: Витке мертв, Осенева сядет за его убийство, Милана Красич станет вашей марионеткой, ее папашу и Кравцова мы ликвидируем, я женюсь на Милане, и все состояние Красичей станет нашим.
– Ты забыл о Яромире, брате Миланы.
– А что – Яромир? Его Квятковская уже один раз сделала своим рабом^[1], второй раз пройдет легче. Будет у нас ручной голливудский актеришка!
– Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, – проворчал старший. – Рано ты расслабился, Сергей. Вот когда мы действительно все закончим, тогда и можно будет почить на лаврах, а пока – хватит болтать, у нас еще дел невпроворот! Вытаскивай тело и тащи его в дом.
– Ладно, поехали, предшественник! – Сильные руки рывком вытащили жертву из багажника и бесцеремонно взвалили его на плечо. – В последний раз ты меня оседлал, приятель! Скоро ты пойдешь на корм свиньям, а я женюсь на твоей женщине! Она у тебя – красотка, и это не может не радовать! Ох, ну ты и тяжелый! И твердый, как будто и на самом деле из дерева сделан! А, это, наверное, из-за сведенных судорогой мышц…
Сергей еще что-то бубнил, но он – жертва – больше не прислушивался. Он пытался охладить пылающий разум, откинув вновь прибывшую информацию в сторону. Снова эти имена – Кирилл, Елена, а теперь еще и Милана какая-то! Все – потом, позже, а сейчас надо помнить только об одном: он должен сбежать.
Должен!
Но пока что он удалялся от столь желанной свободы все дальше. Вот его вносят в дом – сразу стало тихо и тепло: вот «носильщик», кряхтя, поднимается на второй этаж, тащит его куда-то, затем с облегченным вздохом сбрасывает на пол.
И жертва с грохотом падает, ударившись головой. Наверное, больно ударившись, но на фоне непрекращавшейся мышечной боли калека ничего не почувствовал.
– Ты с ума сошел?! – недовольно заорал старший. – Ты же ему чуть шею не свернул!
– И что? Он все равно мертвец, пусть и физически живой! – огрызнулся Сергей. – А вот я чуть не сдох, пока его сюда дотащил! Он же тяжеленный и твердый, настоящее бревно!
– А как, по-твоему, мы сделаем эротические фотографии их с Осеневой постельных утех, если у любовничка будет свернута шея? Или синяки на теле обнаружатся?
– О, а кстати, о фотографиях! – в голосе младшего зазвенело скрытое торжество. – Вы вот из-за синячков переживаете, на меня наехали, а где вы видели ВОТ ТАКОГО любовничка! Искореженного, как попавшая под грузовик тряпичная кукла? А? Упустили моментик-то, Петр Никодимович!
– Расслабься, Сережа, – снисходительно произнес старший. – Подкузьмить меня – это у тебя не получится, все идет по плану. Я верну Кириллу прежний облик, «отпустив» его мышцы… примерно на час. Надеюсь, мы за это время уложимся с инсценировкой постельной сцены, потому что потом судороги вернутся.
– Ничего не понимаю! Если его тело все же можно расслабить, тогда почему вы говорили о том, что именно искореженность мышц может навести следствие на опасные мысли?
– Потому что вырывающее душу заклятие снять полностью невозможно! Наложенное один раз, оно остается на жертве навсегда, и даже после смерти. Ослабить все это на какое-то время – можно, но на очень короткое. Час – максимум, а потом его снова скрутит в жгут. Так, раздень пока что Осеневу, а я займусь нашим красавчиком.