Музей с ярко-синей дверью
Лондон, апрель 2006 года
Всего через несколько дней мне придется покинуть город, который я успела полюбить всей душой. Так не хочется уезжать… Что же делать? – спросила девушка.
Экскурсовод внимательно посмотрел на нее и ободряюще кивнул. Эми Стивенс продолжила свой монолог, чему он очень обрадовался.
– Не представляю, как я буду жить не в Лондоне… От одной только мысли о родной Топеке, штат Канзас, у меня холодеют руки и ноги, и вовсе не потому, что весна в этом году поздняя.
Что заставило Эми задать столь сакраментальный вопрос: «Что же делать?» Она ведь видит, что перед ней экскурсовод из музея на Мейфейр^[1]. При всем желании спутать его с сотрудником посольства невозможно. Но благослови ее за все Всевышний! Экскурсовод не знал об этой американке ничего, кроме имени и фамилии, – их он прочитал в паспорте. Хорошо хоть, что она не поинтересовалась, зачем у нее вообще спрашивают удостоверение личности при входе в музей.
Впрочем, экскурсовод и без имени знал, что она – ключевое звено в разгадке давно мучившей его тайны. Когда стало ясно, что американка вот-вот уйдет, экскурсовод испугался, что может навсегда упустить ее, и мысленно взмолился, чтобы она о чем-нибудь спросила. Пусть задаст вопрос – любой! Слава Творцу – девушка это сделала, более того, она задала очень правильный вопрос, который позволил экскурсоводу практически сразу приступить к делу.
– А почему бы вам не остаться в Лондоне?
– В июне я должна быть в Топеке на свадьбе. Обязательно. Конечно, Джим говорит, что потом я, может быть, смогу вернуться сюда, но…
– Джим? Кто это? – насторожился экскурсовод.
На горизонте совершенно некстати возник какой-то Джим и мог осложнить, если вообще не безнадежно испортить все дело.
– Мой приятель. Мы оба год учились здесь в магистратуре. Видите ли, он и есть тот самый жених, а его невеста – одна из моих лучших подруг. Впрочем, дома у меня еще и родители, и масса друзей. Все они не захотят, чтобы я снова уехала. Никто из них этого не поймет. Они думают, что Топека, штат Канзас, – лучшее место на свете.
– Может быть, так и есть. Для них.
Но не для нее, однако.
…Выслушав рассказ экскурсовода о волшебной монете, девушка спросила, была ли она первой, кому он поведал эту историю. И насколько можно верить тому, что она услышала? Американка из Топеки ни на минуту не усомнилась в возможности существования магии, не отнеслась к рассказу экскурсовода как к детской сказке, и это окончательно решило проблему. Экскурсовод без колебаний снял монету с выщербленным краем со стенда под стеклом и протянул ее девушке.

– Возьмите на память и верьте в то, что на свете нет ничего невозможного.
– Вы не можете отдать ее мне… Это же музейный экспонат. – Эми спрятала руки за спину.
– Я имею право отдать ее тому, кому сочту нужным, – сказал экскурсовод. Это было правдой, а за ней последовала ложь. – Я легко могу раздобыть другую такую монету.

В глубине души Эми Стивенс очень хотела получить эту монету – сказочное напоминание о незабываемом годе, который ей посчастливилось провести в Лондоне. Неудивительно, что экскурсовод без особого труда уговорил ее принять подарок. Эми решила, что обязательно купит цепочку и всегда будет носить эту монету на шее.
Выйдя из музея, она направилась через Мейфейр в «Графский уголок». Это был паб неподалеку от Пикадилли^[2], который они с Джимом считали своим – так же, впрочем, как еще сотня страстных любителей футбола, таких, как ее приятель. Паб был переполнен – телевизор и болельщики пытались перекричать друг друга. Эми поняла, что сейчас привлечь к себе внимание Джима – дело безнадежное. Пока не закончится матч, для него на свете не будет существовать ничего, кроме футбола.
Девушка прошла к стойке бара, села на высокий табурет, вытащила из кармана подарок и стала разглядывать его. Экскурсовод сказал, что монета сможет изменить судьбу трех людей, которые пожелают этого. И для всех – безусловно, к лучшему.
Но много ли на самом деле шансов на то, что монета действительно может исполнять желания?
Ноль.
И кстати, не причинит ли она кому-нибудь вред?
Нет.
Положив монету перед собой, Эми подумала о том, что бы ей пожелать. Затем взяла ее, крепко сжала в кулаке и прошептала:
– Хочу получить возможность остаться здесь…
Девушке показалось, что монета стала теплее на ощупь. Она хмуро смотрела на нее. Ничего не произошло. Паб был все так же переполнен болельщиками, которые все так же шумно переживали за свою любимую команду, и в нем было все так же жарко и душно.
К краю стойки, где сидела Эми, подошел бармен, которого она здесь раньше не видела. Может быть, его наняли на время, чтобы обслуживать набившуюся в паб толпу? Как на всех барменах в «Графском уголке», на нем были джинсы и белая рубашка с закатанными рукавами. Несмотря на возню с бутылками и кружками, рубашка оставалась белоснежной – ни единого пятнышка.
«Это что, тоже магия?» – подумала Эми. Она стала следить за тем, как ловко бармен перемещается вдоль стойки. Ритм, в котором он принимал заказы, наливал напитки и рассчитывался с клиентами, зачаровывал.
Этот парень и без того был привлекательным, но когда он улыбнулся, его лицо стало просто сказочно красивым. При виде этой улыбки Эми подумала, что будет неплохо, если ее знакомство с новым барменом не ограничится несколькими брошенными через стойку дежурными фразами.
– Что вы желаете?
Услышать такой выговор в баре! Так разговаривать может только человек, учившийся в Итоне^[3], а потом в Оксфорде^[4]. Или еще где-нибудь на одном курсе с принцем Уильямом.
Эми показала на бутылку, которую бармен держал в руке. Глупо, конечно, но ей не хотелось раскрывать рот – по первым словам станет ясно, что она американка. Девушка забыла про монету, которую держала в руке, – та выпала, покатилась по стойке к бармену, а потом упала на пол.
Эми ахнула и перегнулась через стойку, пытаясь увидеть монету.
– Закатилась под холодильник, – сказал бармен. – Она вам нужна?
– О, да! Очень.
– Сейчас. – Он наклонился, пошарил рукой под холодильником и недовольно поморщился. – Здесь давно пора как следует прибраться.
Молодой человек просунул руку еще глубже и радостно воскликнул:
– Вот она!
Бармен выпрямился и взглянул на монету. Похоже, он был ошеломлен тем, что увидел, но тем не менее с улыбкой протянул монету ее владелице.
– Спасибо, – поблагодарила Эми. – Большое спасибо.
Он кивнул, поднял руку, в которой держал бутылку, и, когда Эми сказала: «Да», налил вино в ее бокал.
Девушка полезла в карман джинсов за деньгами, но бармен отрицательно покачал головой.
– Позвольте мне получше рассмотреть вашу монету, – попросил он. – Никакой другой платы не нужно.
Эми готова была протянуть монету бармену, но в этот миг стены паба задрожали от радостных криков – матч закончился. Очевидно, «наши» одержали победу, и, чтобы отпраздновать ее, толпа изнывающих от жажды любителей спорта ринулась к стойке.
– Я могу подождать, пока поток схлынет. Если вы не против, – предложила Эми.
Молодой человек наклонился, опираясь руками о столешницу, и ослепительно улыбнулся.
– Отлично. Это было именно то, на что я надеялся. В углу есть столик – там сейчас будет немного тише.
Эми кивнула. Она по-прежнему рассчитывала на то, что их разговор не станет пустой болтовней. Похоже, именно к этому все и шло. Девушка кое-как протолкалась сквозь толпу и села за столик, на который указал ей бармен.
Через минуту перед ней появился Джим.
– Ты видела последний гол, Эми?! Мы – чемпионы! Кубок мира будет наш!
– Перестань, Джим! Ты уже который год твердишь это, – отмахнулась Эми, желая немного унять его восторги.
– Вот увидишь! – Он посмотрел на приятельницу с сожалением и добавил: – Впрочем, ты, наверное, даже не знаешь, какие команды сегодня играли.
– Не знаю. И, что самое интересное, даже не желаю знать. Пусть это называют футболом, как в Англии, или кальчо, как в Италии, или соккером, как у нас в Америке, – меня эта игра не интересует ни под каким именем. По мне лучше самой поиграть в теннис или волейбол, чем смотреть, как другие бегают за мячиком.
Джим рассеянно кивнул.
«Пустая трата времени, – подумала Эми. – Никуда не денешься. Все равно придется слушать его футбольные баллады, пока не затошнит».
– Мы с парнями решили перебраться в паб напротив. Там бесплатные закуски. Пойдешь с нами?
– Нет, спасибо. Мне нужно здесь кое с кем переговорить.
– О? – Джим оглянулся. – Да, я видел, как ты болтала с барменом. – Он пожал плечами и добавил: – Только не забудь, что нам скоро уезжать. И знаешь, мне почему-то кажется, что этот парень не будет в восторге от Топеки.
– Я всего лишь хочу услышать, что он скажет о монете, которую я нашла.
– Ясненько, – Джим улыбнулся так, словно на его глазах в самом деле начинался роман. – Поступай как знаешь. Я буду недалеко. Мой телефон у тебя есть. Напиши эсэмэску, если вдруг потребуется помощь.
Он двинулся к двери вместе с остатками армии болельщиков. Уровень шума в пабе успел к этому времени упасть в несколько раз.
Эми помахала Джиму на прощание, а затем переключила все внимание на согревавшую ей ладонь монету. Впрочем, она переключила на нее не все внимание – как минимум половина мыслей была о новом бармене. «А может быть, он окажется владельцем паба? Или графом? Глупости! Хотя… Вдруг он действительно настоящий граф Какой-Нибудь-Там? Вот это будет номер!» Впрочем, шансов на такое развитие событий был один на миллион.
«Почему он так хочет увидеть мою монету? Потому что она старинная и очень ценная? Может быть, да. А может быть, нет. Хотя по виду она отчеканена из какого-то дешевого сплава. Или это не имеет значения?»
– Мисс, я очень хотел бы знать, где вы купили эту монету.
Бармен стоял рядом с Эми с кувшином чего-то горячего в руке, а взглядом провожал в это время исчезающую в дверях спину Джима. Вместе с Джимом шум из паба окончательно улетучился, но охватившее Эми возбуждение никуда не делось.
Дружелюбное выражение на лице молодого человека исчезло. Теперь он смотрел на Эми настороженно и с недоверием. Правда, его лицо от этого не стало менее красивым – четко очерченные, как у Кифера Сазерленда^[5], губы и упавшая на лоб светлая прядь выглядели так же соблазнительно, как полчаса назад, когда он улыбнулся.
– Я ее не покупала. Монету мне дал один человек. – Эми видела, что эти слова ни в чем не убедили бармена, и кивнула. – Понимаю. Мне это и самой показалось странным. Но он просил ее взять. Даже настаивал. Вы знаете дом-музей девятнадцатого века на Норфолк-стрит? Это было там. Я, видите ли, увлекаюсь эпохой Регентства^[6].
Бармен покачал головой так, словно все сказанное Эми ничего не значило. Она решила попробовать еще раз.
– Я говорю о музее возле Гайд-парка. С такой ярко-синей дверью. Сегодня я там провела полдня, а перед уходом дежурный экскурсовод подарил мне эту монету.
– Подарил? Вам? – Бармен поставил кувшин на стол и наклонился вперед, угрожающе нависнув над Эми. – Вот так просто взял и подарил вам эту монету?
Эми резко встала.
– Не знаю, чем объяснить вашу грубость… Тем, что вы учились в одном колледже с принцем Уильямом, или тем, что владеете этой забегаловкой?
Она схватила со стола монету и сердито посмотрела в глаза бармену.
Взгляд его удивительных темно-голубых глаз неожиданно потеплел.
– Простите. – Молодой человек отступил на шаг назад. – У меня, понимаете ли, был трудный день.
Посчитать сию дежурную фразу извинением можно было лишь с большой, очень большой натяжкой. Но если он собрался поближе познакомиться с симпатичной девушкой, как на это рассчитывала Эми Стивенс, то какого черта так ведет себя? Или его действительно – и настолько сильно – интересует только монета?
– Скоро будет год, как я хожу в этот паб, – сказала Эми, – но вас здесь ни разу не видела.
– Я сегодня на подхвате, а мое основное занятие – преподавание.
– Так вы не владелец «Уголка»?
– Нет. Это собственность моего брата.
Он повел рукой, охватывая все вокруг: столики, стулья, бар, а может быть, даже весь дом. Понять этот жест можно было по-разному.
– Давайте все-таки присядем, и вы расскажете мне о монете. – Он кивком указал Эми на ее стул, а сам сел напротив.
Девушка продолжала стоять. Красавец бармен вовсе не собирался приударить за ней. Он не поинтересовался ни откуда она, ни чем занимается. Даже имя не спросил. И номер телефона тоже вряд ли попросит.
Его интересует только эта чертова монета. Ну что же, хорошо. И хотя всего две секунды назад Эми собиралась пересказать ему всю историю, которую поведал ей экскурсовод, теперь она решила, что не станет этого делать. Не хватало еще, чтобы сноб-англичанин начал высмеивать ее веру в магические свойства монеты. Так что вместо подробного рассказа Эми равнодушно пожала плечами:
– Но я ничего не знаю о ней. А вы?
– На одной стороне монеты имеется несколько могольских надписей. – Бармен говорил медленно, словно выталкивая из себя каждое слово. – Ниже выбита буква Х, а рядом по-английски слово «каш», так называется мелкая индийская монета. На другой стороне отчеканен герб.
Теперь он был в своей стихии – преподавал. Говорил размеренно, спокойно, с чувством собственного превосходства над аудиторией, хоть аудитория была невелика.
– Все верно. – Эми наконец села, заинтересованная и взволнованная, несмотря на менторский тон молодого человека. – И вы все это успели заметить, пока поднимали монету с пола?
Его ответный жест с одинаковым успехом мог означать как «да», так и «нет».
– А к какой группе принадлежал язык моголов? – спросила Эми, сжимая в кулак ту руку, в которой держала монету.
Она выудит у него всю информацию, даже если ее придется цедить в час по чайной ложке.
– К тюркской. Моголы покорили Индию в шестнадцатом веке и правили до тех пор, пока их не сменили британцы.
– Ну-ну. Я думаю, все было не так просто. По вашим словам можно подумать, что британцы пришли, постучались в королевский дворец, сказали: «А вот и мы!», и перед ними тут же распахнули двери. Я хоть и не англичанка, но знаю, что все было совсем не так.
– Я вижу, вы разбираетесь в истории. Это хорошо, но о падении империи Великих Моголов давайте поговорим как-нибудь в другой раз. В данный момент меня интересует монета.
Молодой человек слегка расслабился, однако полностью напряжение его не оставило – оно ощущалось в позе, читалось в сосредоточенном, внимательном взгляде. «Жаль, что этот взгляд предназначен не мне», – подумала Эми.
Бармен наклонился вперед и осторожно прикоснулся пальцем к ее запястью.
– Могу я взглянуть на монету? Прошу вас. – Он не сводил глаз со сжатого кулака девушки.
Эми услышала, что он сказал, хотя ее мысли (и чувства тоже) сфокусировались на точке, в которой палец молодого человека касался ее запястья. Она почувствовала самую настоящую огненную искру, проскочившую в этот миг между кончиком его пальца и тем местом, где бешено колотился ее пульс. Эта искра на мгновение пробудила в ней беспокойство и распалила страсть.
«Ого! – подумала Эми, выпрямляя спину. – И это при том, что я ему совсем не нравлюсь. Как он это делает?»
Взгляд бармена-преподавателя по-прежнему был прикован к ее руке. «Просто ему не терпится увидеть монету, дурочка!» – мысленно сказала себе Эми.
Она разжала кулак и отодвинула монету подальше от себя, чтобы дать молодому человеку возможность рассмотреть ее. Он покачал головой и улыбнулся точь-в-точь как мальчишка, получивший наконец долгожданную игрушку.
– Я многое знаю об этой монете, – сказал бармен, не поднимая головы. – Она отчеканена в тысяча восемьсот восьмом году.
– Точно! – подтвердила Эми после того, как перевернула монету и проверила дату.
– Эта вместе с другими монетами была отчеканена по заказу Ост-Индской компании, – он низко склонилсянад столиком. – Вот ее герб над датой. Все монеты были помещены в бочонки, залиты сверху воском и погружены на отправлявшееся в Индию судно. Оно погибло во время шторма – село на мель в Гудвине. Это зыбучие пески за проливом Па-де-Кале. Все монеты считались утерянными до тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, когда корабль нашли и сумели поднять со дна часть груза. Это одна из них. Она особенная – только у нее имеется щербинка на краю.
– Этот дефект уменьшает ее ценность? – Эми протянула руку и прикоснулась ногтем к маленькой выемке на монете.
– Нет, щербинка делает ее бесценной. По крайней мере, для меня.
– Бесценной? – Девушка взяла монету и принялась разглядывать ее с удвоенным вниманием. – Откуда вам все это известно?
– Я давно изучаю эту монету, – сказал бармен, – и почти так же долго пытаюсь найти ее.
– Вот как! И тут являюсь я с этой самой монетой… Странно, не правда ли?
«Магия?» – мелькнуло в голове Эми, но она тут же отбросила эту мысль прочь и спросила:
– Если монета такая редкая и ценная, почему тогда экскурсовод отдал ее мне?
– Да, это очень странно, – после долгого молчания согласился бармен.
– Странно, – повторила вслух Эми, главным образом для себя, а затем вдруг догадалась, почему таким недоверчивым был тон бармена и что он на самом деле означает. – Так вы думаете, что я ее украла?!

Молодой человек вскинул руки, словно желая защититься от словесного обвинения в свой адрес.
– Вы ничего обо мне не знаете, даже имени, но уже готовы поверить в то, что я воровка? – Эми откинулась на спинку стула. – Это оскорбительно. Меня зовут Эми Стивенс. Я из Топеки, штат Канзас, Соединенные Штаты. Последний год я училась здесь, а на следующей неделе собираюсь ехать домой. На самом деле еще минуту назад я очень не хотела покидать Лондон. И до той самой минуты ничуть не жалела о времени, которое провела здесь.
Ответа не последовало. Эми сложила руки на груди, чтобы выглядеть надменно, и холодно спросила:
– А вы кто такой?
– Я Саймон Уэст.
Молодой человек положил монету на стол и начал выстукивать пальцами какой-то ритм по его краешку.
– Я вам сказала, что монету мне подарил экскурсовод, – еще раз повторила Эми. – Я ее не украла.
– Хорошо, хорошо! Будем считать это простым совпадением. – Он перестал барабанить.
– Что именно?
– То, что вы оказались здесь с монетой, которую я столько лет искал.
– Вы что, думаете, я пришла, чтобы, как бы это сказать… Загнать ее вам? Ну, знаете…
Девушка потянулась к столу, чтобы забрать свою монету и уйти.
Саймон Уэст наклонился и перехватил ее руку.
– Я не думаю, что вы раздобыли монету, чтобы прийти сюда и продать ее мне. Это было бы слишком просто.
– Теперь вы заговорили загадками. – От его прикосновения Эми вновь ощутила дрожь, и ее голос сорвался на шепот.
«Черт побери, почему все так нескладно получается?» – мелькнула у нее мысль.

«Ты дурак, Саймон Уэст», – подумал молодой человек.
Да, она казалась очень хорошенькой со своими золотистыми локонами и большими блестящими глазами. Кстати, какие они у нее – зеленые или карие? Впрочем, какая разница? Эта девица что-то замышляет – знать бы только, что именно.
– Простите, Эми. Я действительно говорю загадками.
То, что монета оказалась здесь и сейчас, – слишком невероятное совпадение, чтобы не быть мошенничеством. Или волшебством, но это абсурд. Он поддержит предложенную ему игру, но только потому, что ему нужна монета, а не потому, что попался на удочку этой американки. Интересно, где она училась последний год – быть может, в театральной школе?
– Так вы мне верите? Ну что? Я не украла эту монету?
У нее был просто восхитительный акцент. Значит, девушка изучает литературный английский… Саймону нравилось, как янки пытаются «правильно» говорить на языке, который когда-то был для них родным. Этот акцент очаровывал его так же, как многих других пленяет французский прононс^[7].
«Прекрати отвлекаться на глупости! Лучше думай, идиот».
– Я хочу услышать, что вы мне верите, – продолжала настаивать Эми.
– Мисс говорит правду, сэр. Она не украла монету и сюда пришла не затем, чтобы продать ее вам. Могу поклясться в этом.
Уэст обернулся и увидел невесть откуда появившегося возле столика человека, одетого в старомодную морскую форму.
– Могу я узнать, кто вы такой? – спросил Саймон, но, увидев, как удивилась Эми, поднял руку, призывая воздержаться от ответа. – Я сам скажу. Вы экскурсовод из того самого музея с синей дверью.
– Да, – хором подтвердили это предположение псевдоморяк и Эми.
«Ну, разумеется! Это одна компания. Что дальше?» – подумал Саймон.
– Вы не верите мне, сэр? – спросил подошедший, гордо выпрямившись. – Но я действительно экскурсовод. Меня зовут Уэнтворт Арбакль. Я на самом деле работаю в доме-музее в трех кварталах отсюда. В музее с синей дверью.
– Хорошо. Может быть, это так и есть, – сказал Саймон, размышляя над новым поворотом событий. О его собственных исследованиях не знал никто, кроме него самого. Они не представляли никакой ценности, и он хранил их в тайне прежде всего потому, что не мог допустить, чтобы его считали дураком. – Скажите лучше, как вы могли вот так запросто взять и отдать эту монету? Не думаю, что администрации музея такая расточительность придется по вкусу.
– Что вам известно об этой монете? – спросил экскурсовод, игнорируя обвинение в краже – теперь выдвинутое против него.
Саймон посмотрел на него, а затем перевел взгляд на Эми, которая, судя по выражению ее лица, сгорала от нетерпения и любопытства.
– Не заставляйте нас ждать, – повторил мистер Арбакль.
«Что за черт? – подумал Уэст. – Очевидно, им многое известно, иначе зачем бы они сюда явились?»
– Я видел эту монету на портрете, – сказал он, адресуясь непосредственно к экскурсоводу.
– На портрете? Где эта картина?! – в ажитации воскликнул Арбакль, мгновенно выходя из прежнего флегматичного состояния.
– В моем кабинете, – чуть помедлив, ответил Саймон. Он чувствовал, как затягивается узел интриги.
– А у вас имеется настоящая монета, мисс! – Экскурсовод хлопнул в ладоши, словно сию минуту сделал какое-то невероятное открытие. – Прошу вас, сэр! Умоляю! Могу я взглянуть на вашу картину?
Саймон немного помолчал, просчитывая различные варианты.
– Почему же нет? – Он счел за лучшее притвориться, будто разделяет щенячий восторг экскурсовода. – Предлагаю обмен. Вы увидите мою картину, а я еще раз как следует рассмотрю монету. Договорились?
– Нет проблем, – с готовностью откликнулась Эми.
Ну что еще могла сказать американка? Саймон отвел взгляд от ее честного и, надо признаться, красивого личика.
– Позвольте мне кое с кем переговорить, – сказал Уэст и, не дожидаясь ответа, направился к стоявшему возле двери человеку.

Парня, с которым разговаривал Саймон, Эми знала и называла про себя вышибалой, хотя при ней он занимался только тем, что время от времени вызывал такси для тех, кто был уже не способен добраться до дома самостоятельно. Уэст говорил с ним не больше минуты. Неизвестно, о чем была эта непродолжительная беседа, но в конце ее вышибала подозрительно покосился в их сторону и понимающе кивнул головой.
Эми отвернулась и поглубже засунула монету в карман джинсов – на случай проблем с «плохими парнями». Посмотрела, не обидело ли это экскурсовода. Отнюдь. Он улыбался, словно в предвкушении чего-то очень приятного.
Саймон Уэст быстро перекинулся несколькими словами с одним из барменов и приглашающе махнул рукой Эми и Арбаклю. Затем он открыл заднюю дверь, ведущую в служебное помещение, и пошел первым, указывая дорогу.
Комната, в которой оказалась Эми, ее совсем не впечатлила. Обычная неприбранная подсобка, захламленная всякой всячиной. И, разумеется, никакого портрета. Девушка подумала, что в дальнейшем лучше будет пропустить впереди себя мистера Арбакля.
Уэст подошел к видневшейся в дальнем конце комнаты двери и сказал, оборачиваясь: