По случаю появляющихся в настоящее время в газетах статей об оспенной эпидемии и озабоченности о том санитарных учреждений, всякий, кто ближе знаком с этим предметом и критически к нему относится, должен, как сделал это почтенный профессор П. Ф. Лесгафт, прямо, не стесняясь общераспространенным повсюду взглядом, выразить свое личное мнение, словами или печатно, и предоставить его гласному обсуждению. Мое мнение об оспопрививании было уже однажды выражено печатно в 1884 году. С тех пор, по прошествии 17 лет, не переставая интересоваться этим предметом и следя за его литературой, я не только не изменил своего мнения, но еще более и окончательно утвердился в нем.
Теперь, при вновь по-видимому возникающей эпидемии и поднятой в Петербурге тревоге, нарушающей спокойствие жителей (до того, что домовладельцы и хозяева квартир от приходящих к ним нанимателей чуть не требуют свидетельств о привитии вновь оспы), теперь, в такое время, я считаю моим нравственным долгом способствовать насколько могу к выяснению этого великого векового заблуждения.

Периодическое возрождение оспенных эпидемий, приблизительно через 5–9 лет, озабочивает в некоторых местностях жителей селений и городов и заставляет их, в неведении, искать защиты в предохранительной мере, всюду с начала XIX века признанной единственно спасительной. Такой период по-видимому настает теперь, и все население, не исключая и нашей образованной интеллигенции, из страха заболеть жестокой болезнью в городах толпится у порогов и в залах оспопрививателей-врачей, а в деревнях оно, побуждаемое полицией, протягивает свои руки невежественным, часто безграмотным крестьянам-оспенникам. Если однако же мы спросим себя, удержалась ли какая-нибудь санитарная мера или способ лечения, основанная на размышлениях, опытах и знаниях XVIII века, то мы должны будем ответить «нет», в особенности взгляды врачей на санитарное дело. Понятие о чистоте изменилось совершенно, появились совсем новые требования гораздо большего механического очищения, химические дезинфекции и асептика, о которых прежде не имели никакого понятия… Если в новейшее время и возникли предохранительные и целебные прививки (дифтерита, чумы и других болезней), против которых в медицинской литературе встречается еще немало возражений со стороны весьма известных ученых врачей, то их делают стерилизационно-выращенными бактериями, смягчая предварительно изученными способами их злокачественность. Как бы отнеслись к тому современные бактериологи или хирурги, если б кто-либо ныне стал делать прививки не чистейшими разводками, а прямо соком из каких-либо прыщей заразных болезней или из таковых искусственно выращенных на коже животного, как это теперь совершается при прививке оспы телячьей лимфой?! Многое, невиданное прежде, выяснилось в течение целого столетия.
Дженнеровская так называемая и по сию пору коровья оспа, оказалась существующей только в воображении; самородной коровьей оспы в природе нет и никогда не было. Ученые ветеринары, как я убедился много раз, личными их ответами на мой им об этом совсем необычный, заставивший их задуматься вопрос, отвечали все без исключения, что «таковой самородной коровьей оспы» они никогда не видели. Знаменитый берлинский профессор ветеринарных наук Боллингер признаёт, что самородная оспа бывает только на человеке и на овце (подобная первой, но не тождественная), оспенная же сыпь на вымени коров, в былое время больших оспенных эпидемии, он полагает, вызывалась случайно самим человеком, доильщицами и доильщиками-конюхами^[1], не вполне выздоровевшими от перенесенной ими оспы^[2].
Сыпь на вымени коров, столь казавшаяся обыкновенной в XVIII столетии, в наше время столь безуспешно, с возвещением премий у нас (земствами) и за границей (центральными оспенными учреждениями) разыскиваемая, вовсе не существует. Это разыскивание самородной коровьей оспы началось во 2-м десятилетии XIX столетия в различных государствах с целью освежения ею так называемой «материнской» оспы, ныне существующей через перепрививки с руки на руку и за целые десятилетия будто бы «выродившейся». По неуспешности этого премии были отменены и положено было вызывать оспенную сыпь на корове привитием ей человеческой оспы с руки и затем собирать для прививки. Это оказалось однако же очень неудобным маневрированием с большим животным, а также и потому, что привитие лимфы прыщей с коровы на теле человека вызывало очень сильную и опасную реакцию, потому это было оставлено, и коровы заменены четырехмесячными телятами, от которых можно было получать подобную человеческой оспенную лимфу (см. ниже)^[3]. Затем и телячья лимфа как неудобная была забракована до 60-70-х годов, когда крайность заставила прибегнуть к ней. Так попытки оспопрививателей освежения ныне выродившейся оспы кончились ничем, и теперь никто более не говорит о ней. Сам Дженнер не считал ее у коров самостоятельной, но полагал, что она происходит от лошадиного мокреца (!). Он пользовался даже мокрецом лошади для привития коровам, а затем, по появлении сыпи на вымени коров, прививал ее детям – так пишет об этом мюнхенский профессор доктор А. Куссмауль, ревностный защитник оспопрививания^[4]. Итак, самородной коровьей оспы нет, и ныне мнимо таковая, прививаемая с руки младенца или с теленка, есть ничем не измененная настоящая человеческая оспа – та самая, которая прививаема была еще до Дженнера с 20-х годов XVIII столетия, почти целое столетие во всех странах, пока она не была наконец как вредная всюду изгнана и запрещена законом. Эта санитарная мера неизвестной по имени фессалийской старухи, просуществовавшая целое столетие, заслуживает упоминания для выяснения последующего.
Возникшая в самом начале XVIII века в Греции и оттуда перенесенная ею же в Константинополь, она быстро распространилась среди населения испуганного оспенными эпидемиями – населения, которое и в благополучное время, как мы знаем, готово всегда верить во всякого рода чудеса. Старуха, как бы вдохновленная видением Матери Божьей, возвещала верующим избавление от оспы и производила это особым обрядом: после поста и молитвы она наносила на теле здорового человека несколько царапин в виде креста и затем втирала в ранки гной оспенных прыщей. Народ прозвал ее богоугодной, все население стремилось к ней. Она призвала из Греции и своих помощниц, и вскоре народная молва насчитывала уже до 40 000 спасенных. В числе последних в Константинополе была жена английского посланника lady Montegue и все ее семейство, и она в 1720-м году, возвратившись в Лондон, где была тогда оспенная эпидемия, распространила это чудесное избавление от оспы между высокопоставленными лицами. Мера эта однако возбудила противодействие со стороны многих врачей и вызвала опыт над семью преступниками, приговоренными к смерти. Опыт увенчался (говорят) успехом, т. е. привитие оспы совершилось благополучно – без вреда кому-либо! После этого описанный способ избавления от оспы получил еще большее распространение, и между привитыми была и принцесса Валлийская (впоследствии английская королева). Противодействие, однако, продолжалось со стороны врачей, даже пасторы проповедовали в церквах, что это дело от дьявола. Несмотря на это, однако, в 1738 году последовало правительственное одобрение этой предохранительной меры. По переходе в руки врачей иголка заменена была ланцетом и религиозный обряд назван был инокуляцией. После этого прививка натуральной оспы в Англии не нарушалась более ничем, и она просуществовала до 1840 года, в который она была запрещена законом как вредная и совершенно лишняя, ввиду вошедшего уже в употребление другого безопасного способа привития оспы (насколько это справедливо, мы увидим ниже). В Европе, на континенте, в Америке повторилось то же самое: прививались простой народ, высшие слои общества и вся знаменитость, стоявшая во главе просвещения. В Россию инокуляция проникла в середине XVIII столетия, но широкое распространение она получила только после благополучного привития оспы императрице Екатерине II и царевичу Павлу Петровичу в 1768 году.
Такова была санитарная мера начала XVIII столетия неизвестной по имени фессалийской старухи, не принявшей никакой награды за чудесное спасение в продолжение стольких десятилетий рода человеческого и затем без вести пропавшей. По мере распространения, однако, все более выяснялось, что прививка натуральной оспы не всегда проходила благополучно, бывали и случаи смерти. Кроме того, вместо изолирования оспенного больного (как теперь всюду принято), привитые, оставаясь без надзора, распространяли заразу и становились очагами новых заболеваний. В общей массе при усердном применении инокуляции число больных оспой увеличилось, а с ним и число смертных случаев, что и подтвердилось позднейшей статистикой смертности: из данных, представленных английскому парламенту (врачами Lettsom, Gilbert и Heberden) видно, что в Лондоне за 50 лет (1650–1700), когда не было инокуляции, на 1000 умерших вообще приходилось умерших от оспы 56, между тем как с 1751 по 1800 год в Лондоне на 1000 приходилось умерших от оспы 96. В сорокалетний период (после введения инокуляции) умерло от оспы в одном Лондоне на 24 549 человек более, чем за предшествующее сорокалетие (Рейтц «Критический взгляд на оспопрививание», 1873 г. стр. 66). В Швеции в 1779 году, в самое цветущее время инокуляции, умерло от оспы 7200 на 1 000 000 населения – самая большая смертность, бывшая в ней когда-либо от оспы (см. диаграмму смертности в Швеции в упомянутом сочинении Куссмауля). Англия в этом деле наиболее передовая и наиболее консервативная страна: от нее вышла инокуляция и в ней же впервые возникла и новая дженнеровская прививка; несмотря на это, однако, старая предохранительная мера (инокуляция), признанная уже вредной, запрещена была в ней законом позднее, чем во всех других государствах, в 1840 году; в Пруссии она запрещена была в 1835, в России в 1805, в Австрии в 1803, в Италии в 1802 году…

В это время сомнений и опасений, в самом конце XVIII века, появилась т. н. коровья оспа Дженнера.
Поверье о более редком страдании оспой доильщиц и конюхов существовало у многих фермеров графства Глочестер, где жил врачом в г. Беркелей Дженнер, и считалось людьми науки бабьей болтовней^[5]. Дженнер возымел мысль доказать истину этого поверья непосредственными научными наблюдениями. В 1796 году, в эпидемию оспы в Беркелее, он собрал содержимое прыщей на пальцах доильщицы Сары Нельмес и 14 мая привил эту гнойную жидкость на обе руки восьмилетнему мальчику Джону Фиппсу. К концу июля он привил тому же Фиппсу натуральную оспу; мальчик не заболел, и вот первый научный эксперимент о предохранительной силе т. н. коровьей оспы (корова, от которой заразилась Сара Нельмес, без сомнения была заражена кем-либо из прежних доильщиков). Осенью и зимой он сделал еще несколько опытов, частью над людьми (по их словам), болевшими прежде уже коровьей оспой, частью же над привитыми им, которых, по истечении некоторого времени, подверг инокуляции, и никто из них не заболел. К концу 1796 года наблюдения его были изложены им в особом докладе и представлены в Лондонское Королевское общество врачей, которое, рассмотрев доклад, нашло его по новости предмета недостаточно обоснованным, чтобы быть напечатанным в «Philosophical Transactions». Тогда Дженнер, дополнив свой доклад еще новыми опытами, в 1798 году обнародовал свое исследование. В исследовании этом были описаны такие же факты в малом числе, не имевшие научного значения, но ему казались они достаточно убедительными. Шестеро из его прежних пациентов в молодости были больны коровьей оспой и через промежуток от 21–23 лет им была сделана прививка натуральной оспы, причем они не заболели. Некоторые из прочих пациентов его были коновалы или конюхи, болевшие прежде мокрецом лошади, что он считал болезнью одинаковой с коровьей оспой. Были еще между ними и дети, привитые им самим. Все упомянутые больные были им инокулированы и не заболели. Доктор Крейтон (Creigthon), изучавший всю литературу этого предмета, заявляет (в сочинении своем «Jenner and vaccination», 1889, London, стр. 75), что почти все описания этих опытов сбивчивы, ограничиваются общими местами, и самые опыты сделаны были без всяких поверочных испытаний.
Дженнер однако же, как мы знаем из литературы этого предмета, сначала убежденный в истине своих открытий, не мог не видеть на своих же привитых заболеваний натуральной оспой, и заявил о том печатно в 1798 году в первом сборнике своих наблюдений (Schmidt's Jahrbücher Г. 64. 1849, стр. 140). Он умер на 74-м году отроду, в 1823 году. Первые опыты привития им были сделаны в 1796 году, а потому в течение последовавших 27 лет его жизни он насмотрелся своими глазами, что и по его способу привитые заболевали оспой не менее прочих, и умирали тоже, чем он был крайне огорчен, и унес с собой в могилу разочарование и сомнение. Сомнение это было так велико, что, потеряв своего первого сына вскоре после привития ему оспы, он второго сына уже не вакцинировал^[6]. Что оспенный прививочный гнойный прыщ может содержать в себе и примеси других заразных болезней, о том еще не было известно в самое первое время применения нового способа прививки; инокуляция теряла все более доверие и ее боялись. Время открытия Дженнера чрезвычайно благоприятствовало принятию нового предохранительного от оспы верного и казавшегося тогда безвредным способа. В 1801 г. Лондонское Королевское медицинское общество признало и оценило его открытие, и в следующем 1802 году палата общин назначила в награду Дженнеру за его ученые труды на пользу всего человечества 10 000 фунтов стерлингов (около 100 000 рублей). Позднее, в 1807 году он получил еще 20 000 ф. ст.
Прошло сто лет и недавнее, в 1896 году, чествование Дженнера по всем столицам Европы и у нас в день исполнившегося столетия первого привития им коровьей оспы, показало, что его и теперь готовы бы озолотить все высшие стоящие у власти медицинские чины, высоко ценящие его открытие. Столетняя давность, однако же, накопила многочисленные факты, сопоставление которых рассеяло многие иллюзии прежних лет и, обнаружив истину как она есть, сняла с нее густую вуаль и мы увидели, что великое открытие было роковым заблуждением для всего человечества, так как возведенное в профилактическую меру оно было применяемо усердно и с понуждением и не предохранив никого от оспы, оно, как и санитарная мера фессалийской старухи, унесло множество жертв сифилисом, туберкулезом и острыми воспалительными болезнями, как это будет разъяснено ниже. Означенные болезненные явления появились с первых же годов привития коровьей оспы. Об этом времени мы имеем новейшие сведения в сочинении соотечественника Дженнера, известного естествоиспытателя Альфреда Руссела Уоллеса, под заглавием «Чудесный век»^[7]. Перевод его вышел уже на русском двумя изданиями.
В сочинении этом одна глава посвящена оспопрививанию; на стр. 218 (оригинала) он пишет: «Сто лет тому большинство профессиональных врачей было в научном отношении недостаточно развито. Ничто не доказывает этого лучше, как полное отсутствие каких-либо систематических контрольных опытов и крайняя поспешность, с которой многие тогдашние авторитеты медицины уже на 4-й год (в 1802 году) после открытия Дженнера заявили о своей вере в пожизненное предохранительное действие его прививок. Между тем, уже в 1804 году доктор Мозели (Moseli), врач госпиталя Chelsea, обнародовал небольшую книжку, в которой описывалось много случаев заболевания оспой людей, привитых с успехом. При этом упоминалось в ней о нескольких случаях тяжкой болезни, повреждений и даже смерти от оспопрививания. Все эти несчастные случаи были признаны Королевским Дженнеровским обществом как действительно существующие, и занесены в отчет его за 1806 год».
Д-р Вильям, врач лазарета Св. Марии, в 1805 году в своем труде (вышедшем третьим изданием в 1806 году) «Об инокуляции коровьей оспой» дал подробное описание 504 случаев злокачественной оспенной сыпи после предохранительной прививки, с 75 случаями смерти. Обращаясь к своим коллегам врачам, он говорит: «Придите и посмотрите». Два дня он показывал врачам детей, которые были поражены страшной сыпью и другими болезнями после вакцинации.
Томас Броун, хирург в Моссельбурге, в 1809 году обнародовал свои наблюдения над вакцинированными им: он убедился сначала в действительной пользе вакцинации, но когда в 1808 г. обнаружилась эпидемия, весьма многие из привитых им 2–3 года перед этим заболели оспой и умерли. Он дает подробное описание 48 случаев, лично ему известных, и говорит, что он знает и много таких других. Эти случаи, вместе с вышеупомянутыми Броуном, были представлены в Королевскую комиссию профессором Крукшанком (Crookshank).
Уоллес приводит еще выдержки из разных авторов литературы этого времени: докторов Сквареля (1805), Джона Берча, сперва принявшего вакцинацию, но потом печатавшего против нее статьи до 1815 года, Вильяма Гладстона (1804), Вильяма Теба, внесшего в комиссию статью Мэклина, напечатанную в «Medical Observer» в 1810 году, в которой приведено 535 случаев заболевания привитых натуральной оспой, причем 97 со смертным исходом. Далее он говорит: «К несчастью, одновременно и руководящие врачи, и законодатели сошлись слишком рано на полном признании правильности оснований Дженнера, и притом таким способом, который уже не допускал никаких пересмотров… Было уже поздно исправлять сделанную ошибку, так как вообще известно, что каждая профессия нелегко сознает свои промахи, так же как и правящим лицам нелегко сознаться в том, что они бросили общественные деньги без достаточного основания»^[8].
Оспенные эпидемии в эти годы были значительно слабее прежних, и это отнесено было к благотворному влиянию спасительных прививок Дженнера.
Это мнение, возникшее в самые первые же годы дженнеровской прививки, быть может измышленное в противовес только что упомянутым фактам в оправдание совершенной столь крупной ошибки, сослужило хорошую службу на все столетие для оспопрививателей. Оно принято было всей Европой и по сие время тщательно поддерживается всеми оспопрививателями, потому мы займемся разъяснением его в следующей главе.

Прежде чем приступим к описанию дальнейшего разоблачения дженнеровского способа мнимого спасения от оспы человечества, мы считаем нужным теперь же выяснить ложность двух общераспространенных в народе и во всех классах населения мнений, укоренившихся как неоспоримые истины:
1) Привитием так называемой коровьей оспы будто бы остановлены злокачественные эпидемии XVIII века и только усиленному применению этого привития мы обязаны теперь нашим благополучием.
2) Поскольку ныне прививаемая дженнеровская оспенная материя (по сравнению с прежней от оспенных прыщей XVIII столетия) потеряла свое острое лезвие, свою злокачественность, так что можно считать ее (согласно общераспространенному мнению) более доброкачественной.

1. Ослабление оспенных эпидемий XVIII века

Оспенные эпидемии, как и эпидемии прочих инфекционных болезней, характеризуются периодическими усилениями и ослаблениями, зависящими: 1) от причин общих всем эпидемическим болезням (гигиенические условия жизни населения, пища его, жилища, почвенные условия…) и 2) от каждой эпидемии свойственных (метеорологических, теллурических и других), благоприятствующих или задерживающих зародыши болезней в их развитии. Эти последние причины формируются в продолжение нескольких лет или десятилетий, имеют в природе свою закономерную периодичность, нами изучаемую.
В некоторых государствах, в течение уже более 200 лет, велись наблюдения над течением различных эпидемических болезней и составлялись списки смертности от них населения. Таковые же наблюдения производились и над оспенными эпидемиями. Статистические сведения об оспенных эпидемиях собирались и в Швеции в начале еще XVIII столетия. Они впоследствии были заимствованы и другими государствами как образцовые, и многими внесены в статистические книги парламентов, хотя таковые же сведения велись в Англии и с XVI столетия и были вероятно не менее удовлетворительны для своего времени. Позднее, для наглядного обозрения десятков и сотен годов с их эпидемическими колебаниями, они были представляемы при обсуждениях вопросов об оспопрививании в парламенте в виде диаграмм.
Проследим по одной из таких диаграмм картину смертности в Швеции от оспы. Возьмем таковую из сочинения ревностного поклонника оспопрививания профессора Куссмауля. В кратких словах она представляет следующее.
На белом листе начертан замкнутый со всех сторон четырехугольник, которого длина несколько более, чем ширина. Сверху вниз и слева направо идут, взаимно пересекаясь под прямым углом, вертикальные (параллельные) и горизонтальные (таковые же) линии, которыми весь чертеж разделяется на множество одинаковой величины мелких квадратных клеток. Клетки эти, соприкасаясь одно с другой, образуют ряд прямолинейных столбиков; каждый такой вертикальный столбик представляет один год. На диаграмме надпись: «Листы смертности от оспы в Королевстве Швеции за 107 лет с 1749 по 1855 год». Годы, пораженные оспой, означены темным цветом. Вверху таблиц (по продолжению столбиков вертикальных) надписаны числа годов, по краям же таблиц слева и справа (по продолжению горизонтальных линий) означены числа смертности на 1 000 000 населения. На границе 1801 года проведена более толстая линия, которою весь чертеж разделен на две половины, над первой стоит заглавная надпись: «До введения оспопрививания», над второй (начинающейся с 1802 года) – «После введения оспопрививания». Первая половина разделяется тоже на два отдела: над первым, с начала столетия до 1773 г., надпись: «Оспа и корь», над вторым – «Оспа»^[9].
По этой последней надписи первый отдел не имеет для нас никакого значения, так как он представляет смертность не от одной оспы, а в соединении с другой болезнью – корью, потому рассмотрению и заключению он не подлежит, и мы его оставляем. На диаграмме усматривается следующее:
1. С 1774 года по 1800 год включительно мы видим, что эпидемические годы (означенные восходящими темными столбцами) чередуются через каждые 4 года и каждая эпидемия продолжается по 3 года, причем средний столбец этих 3-х годов по смертности наибольший. Всех таковых эпидемических трехлетий пять.
Самая сильная эпидемия оспы была в 1779 г., достигшая наивысшей в Швеции смертности – 7200 на 1 000 000 населения (что многие авторы приписывают усердно применявшейся в то время инокуляции). Следующие 4 эпидемии достигали:

Годов: 1784…………… 5800 умерших на 1 000 000
1798…………… 3150 – //– //-
1794…………… 1780 – //– //-
1800…………… 5110 – //– //-

2. Неэпидемические (промежуточные) – спорадические годы в этой четверти XVIII столетия (с 1774 по 1800 год) не оставались свободными, но отличались от предыдущих эпидемических годов только гораздо меньшей болезненностью и очень различной смертностью. Смертность была:

В 1774 году……… 1030 на 1 000 000
В 1775 году……… 620
В 1780 году……… 700
В 1786 году……… 300
В 1797 году……… 580

3. Последняя в XVIII веке трехлетняя эпидемия была на границе XIX столетия:

1799 год дал смертности 1600 человек;
1800 – //– 5100 – //-
1801 – //– 2540 – //-

С 1802 года смертность упала на 620, после этого последовали как бы благополучные года, безэпидемийные: в 1822 году смертность 0; эпидемий в следующих годах как бы не было, и смертность держалась низкой (20, 210, 430, 210, 200, 80, 20, 30, 200, 380, 330, 150, 50, 100, 575, 600, 200, 70, 20), затем 5 лет (1843, 1844, 1845, 1846 и 1847), когда смертность низошла до 0.